— Ерунда! Маркс все написал! Социализм, диктатура пролетариата, сознательное творчество масс…
Я перебил раздухарившегося мексиканца:
— Полагаю, что при всем обилии революционных теорий все сводится к одной лишь мысли: как бы всыпать буржуазии по первое число!
— А что вы предлагаете? В десны с ней, проклятой, целоваться?
— Но мы же берем ее деньги, чтобы творить, — вскинулся Модильяни, безуспешно мечтающий о больших гонорарах.
Я не стал заострять внимание на том факте, что к ненавистным буржуинам и сам уже отношусь в полной мере, что в случае победы революции меня ждет экспроприация и суровый пролетарский приговор. Это было понятно и без слов всем собравшимся за столом. Мне оставалось лишь с сочувствием смотреть на мексиканца, осознавая, что нет на свете такой святой воды, чтобы изгнать из него бесов революционной одержимости. Бедняга, сколько разочарований принесет ему будущее.
— Я не знаю ответа, Диего. Только я уверен в одном: революция способна лишь разрушать, но не накормить.
Ривера возмущенно задышал. Оля наклонилась к нему и успокаивающе похлопала по руке.
— Попробуйте креп сюзетт, господин художник!
Диего сцапал пальцами блинчик с тарелки и, капая апельсиновым соусом на салфетку, отправил его в рот. Мексиканец в силу национального характера мог иной раз наговорить лишнего в запальчивости, так что креп сюзетт оказался кстати.
— Шляпа! Вся эта ваша революция — одна большая шляпа! — вдруг вмешался Шаляпин, доселе молчавший.
Предупреждая очередную вспышку негодования Риверы, Пикассо примиряюще молвил:
— Мир сегодня не имеет смысла. Так почему же я должен рисовать картины, в которых смысл есть?
Я был с ним полностью согласен. Этот мир не только утратил смысл, но и вдобавок стремительно сходил с ума, Старый Свет неумолимо дрейфовал к айсбергу, который его уничтожит. Просто не все это пока видели. А ведь первый звонок уже прозвучал: мало того, что Мексика погружалась в гражданскую войну как в кровавый омут, так еще и Италия напала на Турцию и вполне успешно отжимала у той Ливию. И совсем недалек был тот час, когда миллионы немцев начнут истреблять французов, получая от этого удовольствие, русские — австрияков, фрицев и турок, англичане — «бошей» и «фески», а благодарные за свое освобождение болгары скрестят оружие с «братушками»… Все моментально позабудут об антимилитаризме и включатся в мировую бойню с неподдельным энтузиазмом. Сумасшествие!
… Если ты крупно накосячил перед женой, изволь раскошелиться. Это закон человеческой вселенной — железный, стальной, титановый… Короче, надо, Вася, надо. Загулял, надрался, явился далеко за полночь — разве этого мало, чтобы испытывать чувство вины перед супругой? Пусть она ни словом не попрекнула. Пусть она даже считает, что такое мужчине простительно и даже где-то необходимо, чтобы выпустить пар. Внутренний судья вынес приговор быстро — виновен! Доставай бумажник! И непременно с личным участием, чтобы помочь с выбором. Без этого никак. Просто прими как данность и изобрази лицом вселенскую радость. Побольше искренности, мсье — чтоб даже Станиславский поверил!
Париж — город соблазнов, в нем все устроено так, чтобы вскружить женщине голову. Даже самая первая раскрасавица отчего-то вдруг может принять созерцательный вид, оглянувшись на сверкающую витрину. Даже не сомневайтесь: она думает о том, как бы помочь природе ее, фемину, немножко еще улучшить. Даже тогда, когда всем вокруг кажется, что улучшать уже положительно нечего. Нет пределов совершенству!
Оля не была исключением из правил, а я, вроде как, ей не препятствовал. Торговые пассажи мы посещали не реже, чем музеи, и чаще чем Эйфелеву башню (ресторан на первом этаже или семь минут на лифте, и весь Париж как на ладони!). Сперва жена восторгалась парижским башмачком. Потом пришел черед бижутерии, нижнего белья, аксессуаров и прочего. Единственное, что ее оставляло равнодушной — это драгоценности. Недорогая камея в изящной золотой оправе и скромная нитка жемчуга — вот и все ее хотелки.
— Хочу тебе сделать подарок. Не откупиться, не вымолить прощение. От чистого сердца, — честно признался я и с надеждой уставился в любимые глаза. — Очень ты меня вчера порадовала.