… Время до отплытия в Европу я провел с пользой для флота, активно торгуя лицом на сборных пунктах в крупных городах САШ. Произносил по бумажке пустые речи, и так от этого утомился, что погрузка на корабль вместе с ротами, отправляющимися во Францию, вызвала вздох облегчения. И одновременно я покидал САШ с тяжелым сердцем — все мои мысли вертелись вокруг семьи и гигантского расстояния, нас разделяющего. Корабельные винты пришли в движение — с каждым оборотом это расстояние росло и росло…
Большой конвой, двигаясь противолодочным зигзагом, в сопровождении эсминцев и вспомогательных крейсеров вышел в штормовой мартовский океан, имея на борту сотни тонн военных грузов и несколько батальонов пехоты. Я плохо понимал, какой выйдет толк из этих рекрутов. Они горели энтузиазмом, как мальчишки, играющие во дворе в войну, но что они о ней знали, что понимали в ней их командиры? Юнцы, «пушечное мясо» для восполнения катастрофических потерь Антанты, у них отсутствовал опыт траншейной войны, артобстрелов крупными калибрами, газовых атак, бомбардировок с самолетов, штурма укрепленных пунктов — в лоб на пулеметы. Если уж бывалые французские полки чуть не устроили революцию на фронте, которую генералам пришлось жестоко подавлять военно-полевыми судами и расстрелами, то что ждать от американцев? У них не только опыта — вооружения не хватает. Пулеметов, орудий, танков, самолетов… Мясорубка, необоснованно высокие потери, восполняемые усилением мобилизации, — вот что их ждет.
Об этом почему-то старались помалкивать в кают-компании, где в относительном комфорте я коротал время в течении атлантического перехода. Главной темой разговоров были большевистский переворот в России и сепаратный мир, заключенный в Бресте. К моему удивлению, многие участники застольных дискуссий приближались к пониманию случившегося в России. Новый шаг к демократии — по мнению многих. Но все портила постепенно формирующаяся диктатура, чуждая самим принципам американского представления о свободе. Об интервенции, как способе покончить с коммунизмом, еще речи не было — такая идея даже в воздухе не витала. Каждый из споривших офицеров имел свое взгляд на случившимся, свое видение русских перспектив.
— Мы имеем дело с историческим курьезом.
— Нет, ошибаетесь, большевики удержат власть и, что бы мы ни думали о них, они способны решить многие вопросы, влияющие на исход войны. Это мнение генерала Джадсона, главы американской военной миссии.
— Они из нее вышли! Какова же мораль?
— Союзникам следовало бы вовремя «либерализовать» свои военные цели, сделать их более приемлемыми для новой России. Принять как данность выход России из войны. В конце концов, она не служанка Парижа и Лондона.
— Хотите ублажить красную угрозу? Наивно. Русский лидер Троцкий плевать хотел на традиционную закулисную дипломатию. Он заявил, что в скором времени мы закроем эту лавочку и создадим пролетарские Соединенные Штаты Европы.
— Нам-то какое дело до Старого Света? Пусть у президента Клемансо голова болит.
Меня так достали эти разговоры, это переливание из пустого в порожнее, что я постарался найти в салоне укромное местечко, где можно было спрятаться за газетой и предаться размышлениям. Если бы офицеры узнали, что я русский, с меня бы не слезли всю дорогу до Тура, где был создан лагерь вспомогательных сил американской армии. К счастью, мне повезло, и во Францию прибыл полным сил, а не выпотрошенным как рождественская индейка.
Париж изменился, война чувствовалась во всем. На улицах преобладала военная форма, на лицах людей чаще мелькало отчаяние, а не улыбки. Песенки и смех стали редкими гостями переулков. Бросались в глаза удрученные горем женщины в черном и инвалиды, лишившиеся конечностей. Иногда звучал душераздирающий кашель отправленного газом, багрово-синего, с язвами от ожогов, с выжженными хлором или ипритом глазами.
Самое большое удивление вызвали разрушенные здания.
— Самолеты, бомбардировка с воздуха? — спросил я у шофера такси, везущего меня в отель на бульвар Распай, в знакомую мне «Лютецию».
— Труба кайзера, месье, гигантская пушка. Пишут, что у нее ствол длиной 33 метра, а стреляет она на 120 километров.
— И часто?
— Бывает, — уклончиво ответил таксист и покосился на меня с подозрением. Его не смутили мои награды — шпиономания в Париже цвела махровым цветом. Позже я узнал, что в столице циркулировали слухи о немецких наводчиках (2).
— Ваше проживание оплачивает правительство Франции, — обрадовали меня на рецепции «Лютеции».
Я всего-то просил морской министерство заказать мне номер в любимом отеле, побаиваясь, что парижские гостиницы переполнены офицерами и важными гражданскими специалистами со всего света. А тут такое! Почувствовал себя заокеанской звездой, выкатившей нехилый райдер, безропотно принятый принимающей стороной. Решился на авантюру, попросил апгрейд за свой счет. Дали! В «Лютеции» появился новый корпус с двухуровневыми люксами. Туда-то меня и заселили, несмотря на то, что в своем лейтенантском мундире и белых ботинках выглядел среди постояльцев гадким утенком — в фойе, брассери и ресторане толкались одни генералы и редко-редко полковники. Британцы, канадцы, австралийцы — кого тут только не было.