Я распоряжался спокойно и четко, не слезая с коня. Ждал, когда противник себя проявит. Если это бандиты, то они должны быть обескуражены нашим поведением и предпочтут вступить в переговоры, чтобы попугать.
Угадал.
Как только мои люди, особо не скрываясь, рассредоточились и заняли позиции, на гребне холма перед нами показался всадник. Он помахал белым платком и изобразил жест — приглашение встретиться на дне седловины. Я взмахнул своим стетсоном в знак согласия и, раздав последние указания, начал спуск вниз. Всадник с противоположной стороны двинулся мне навстречу.
Позер, но сильный бронзоволикий мужчина — само собой с усами — выглядел как с плаката «ты хочешь стать вождем революции⁈». Патронташ через грудь, белое сомбреро — не широкий крестьянский блин с острым колпаком, но и не вызывающе украшенное вышивкой харипеадо, — сабля на боку, под правым коленом — карабин в чехле прикладом в сторону крупа. Не самый удобный, кстати, вариант для быстротечной конной схватки, но нормальный для «спрыгнул с коня и выхватил винтовку» или подходящий тому, кто уверен, что контролирует ситуацию. Уверенный — вот суть его натуры. А почему? Потому что у него сотня стволов за спиной, а у меня десяток? За скалами на гребне замелькали многочисленные сомбреро.
— Хай, гринго! Какая встреча! — картинный революционер махнул мне шляпой, открыв на мгновение смоляную шевелюру и простоватое лицо метиса. — Удача любит Панчо, так и норовит повернуться к нему пышным бюстом. И тебе повезло, как в лотерею выиграл — ты уж мне поверь! Вот что я тебе скажу: не спугни фортуну, не ошибись. Иначе станешь не самым счастливым, а очень-очень мертвым. Бах-бах-бах! И нету гринго. Зачем? Оружие, лошадей, сапоги-ботинки-куртки сдаем… ах да, забыл — еще деньги. И топайте обратно в свою Америку, поминая меня и мое благородство, мою щедрость в воскресных молитвах.
Столько лет, проведенных бок о бок с мексами, а с кое-какими сеньоритами — очень тесно бок о бок, позволили мне уловить не только нюансы наглости усача, но и ответить в его же стиле.
— Губу закатай, приятель. Я сегодня добрый, поэтому могу изобразить, что тебя не заметил. Шкура целее будет.
Панчо выпятил вперед подбородок, демонстрируя вызов и решительность. Он чертовски хорошо прикидывался тупой деревенщиной, но ярость в глазах выдавала его с головой, а щегольское веракрусское белое сомбреро говорило о нем, как о человеке с амбициями.
— Заканчивал бы ты валять дурака. Если ты не понял, куда я клоню, какой же из тебя командир? — пришлось мне еще надавить.
— У меня острый слух, марикон. Я все хорошо слышу.
Ого, я задел его самолюбие, он посчитал себя уязвленным? Вот и перешел к оскорблениям — вспыльчивая цаца такая! Надо же, обозвал меня педрилой! Нахалов, даже в таких эстетских сомбреро, надо учить. Я тронул пятками коня, понуждая его продвинуться вперед, чтобы фигура разбойника прикрыла меня от случайных пуль. Это был и сигнал моим людям.
Загремел пулемет. За ним второй. Фонтанчики из пыли и мелкой щебенки прочертили линию по гребню, за которым прятались повстанцы. Несколько раз басовито ударила винтовка за моей спиной, кто-то пронзительно закричал, кто-то захлебнулся стоном — Зигги не позволил зайти нам во фланг нескольким сообразительным мучачос. Панчо тискал рукоять своей большой сабли, не сводя глаз с моего Боуи, острие которого уже оказалось в нескольких миллиметрах от его «хозяйства» — пока длилась вся это переговорная чехарда, мой конь не стоял на месте, а приближался к вожаку разбойников. И в итоге, я оказался от него на расстоянии вытянутой руки.
Пулеметы оказались отличным средством для убеждения повстанцев не маяться дурью. Жаль только рожковые магазины хранили всего 25 безрантовых патронов — на пять-шесть коротких очередей. Но даже этого скромного количества хватило мексам, чтобы смекнуть — охотники и дичь поменялись местами. Крики раненых из-за гряды служили лучшим тому доказательством.
— Я не знаю, с кем ты привык воевать, Санчо Панса, но вот тебе мой совет на будущее: увидишь кого-то вроде меня, лучше прячься.
— Я не Санчо Панса! Я Панчо Вилья! — взревел уязвленный бандит.
Ого! Уж не тот ли ты герой Мексиканской революции, которого распиарил Голливуд⁈ Может, грохнуть тебя здесь, Котовский латиноамериканского разлива?
Я тут же одернул себя — не время предаваться внесудебным расправам.
— Скажи своим людям, чтобы проваливали. И не дай Бог, кто-то решит геройствовать. А сам слезай с коня — ножками с нами прогуляешься.