— Мировой общественности будет крайне интересно ознакомится с делами, которые здесь творятся.
— Убирайтесь! — зашипел как змея комендант.
Раздираемый злостью и презрением, решил немного пошутить. Повертев гранату перед его лицом, ткнул пальцем в отверстие для чеки.
— Вот же дьявольщина! Иголку уронил! Не подержите, пока буду искать на полу?
Я протянул гранату с невинным лицом и сделал вид, что готов разжать пальцы.
Комендант побледнел сильнее прежнего, его лицо покрылось потом, дрожащие руки, которые я приказал держать на виду, заходили ходуном. Не ожидал, что он такой трус. Взгляд, которым он меня наградил, нормальным не назовешь — не испуганный, не яростный, а пустой, немигающий. Весь его вид говорили за то, что он боялся, но только не глаза. «Конченный псих», — сделал я вывод. Дальнейшее поведение офицера военной полиции полностью подтвердило мой скоропалительный диагноз. Он вдруг выскочил из-за стола и забился в угол, съежившись там подобно ребенку и издавая нечленораздельные звуки.
— Что с ним? — спросил я зама коменданта, вставляя чеку на место.
— Приступ, — пожал он плечами. — С ним бывает в минуту сильного потрясения. Надо его скрутить, чтоб не причинил себе вреда.
— И часто с ним такое?
— В последнее время частенько.
— Ему же в больницу нужно.
— Это поставит крест на его карьере.
Решение пришло мгновенно.
— Мы забираем его с собой и отвезем в Оран.
Заму было плевать. Хотите возиться — дело ваше. Но следующая мой фраза пробила его бастионы равнодушия.
— Я также забираю всех русских.
Офицер покосился на гранату, на своего начальника, продолжавшего подвывать в углу, на дробовик в руках Оси. Не найдя аргументов для возражения, он открыл было рот, чтобы попенять на судьбу или пригрозить мне судебными последствиями, но тут же его захлопнул. Стопка долларов в моей свободной от «лимонки» руке стала той соломинкой, что способна сломать спину верблюду. Или убедить в моем праве делать, что захочу. В безоговорочном праве. Безусловном.
— От вас, мой милый друг, потребуется ничтожно малая жертва, а в награду прилетят ну очень большие деньги, — для убедительности я потряс в воздухе пачкой серо-зеленых купюр. — Итак, в случае необходимости вы засвидетельствуете, что комендант забрал русских и отбыл с ними в направлении Сайды. И все. Что с ним дальше произошло, вам неизвестно. Приступ помешательства — на него все спишут.
Он тут же клятвенно пообещал держаться этой версии: сразу сообразил, что все стрелки так или иначе сойдутся на коменданте, а с сумасшедшего какой спрос? По его приказу, охранники побежали сгонять русских к нашим грузовикам. Через минут двадцать мы выехали из лагеря. В кузове машины, которой я правил, валялся комендант, придавленный рваными солдатскими ботинками.
На полпути между Крейдером и Сайдой остановил грузовик и обратился к бывшим заключенным:
— Ребята, выбросите эту дрянь!
— Так нельзя! — запротестовал Плехов. — Он болен. Его нужно доставить в госпиталь.
— Сергеич! — отозвался один из солдат. — Добрая твоя душа. Не волнуйся, на себя грех возьмем.
С этими словами ожидающие на глазах русские мужики, все еще не верящие до конца в свое спасение, вышвырнули из кузова мычащего коменданта. Вокруг на расстоянии не менее пятидесяти километров расстилалась ровная на доска безводная пустыня. Шансы на то, что сумасшедший выживет, были крайне малы.
Я придавил педаль газа. Грузовик набирал ход. Плехов не отрываясь смотрел назад.
— Антонин Сергеевич! — дернул его за рукав. — Забудь ты про мерзавца. Это же маньяк. В ад ему дорога.
— Мы и были, Вася, в аду, — вздохнул смиряясь Плехов.
— Вас-то как угораздило?
— Генерал Нивель подделал результаты инспекции. Написал, что с русскими обращаются хорошо. Как же, хорошо… — с едкой усмешкой сказал доктор. — Без всяких на то оснований наших мужиков превратили, по сути, в отверженных военнопленных. Гоняли на тяжелейшие работы, спать заставляли на голом асфальте — нарочно разобрали нары в лагере, куда свозили большую часть сосланных. Потом их раскидывали на мелкие группы, «трудовые роты», и держали под вооруженной охраной. Били, издевались, лишали еды и воды, медицинского обслуживания. Все делали для того, чтобы унизить, растоптать, утратить веру в спасение. Чтобы отказались от родины и записались в легион. Я протестовал. Меня похитили прямо из медпункта и отвезли в Крейдер. Комендант пытался меня сломать, добиваясь отказа от протеста. Публичного. Ты вовремя появился. Еще бы немного, и мог сдаться…
— Мы еще повоюем, док. Готовы? Я обещал одному человеку, что не стану поднимать шум. Но вам никто не мешает громко заявить о творящемся беспределе. Устроим пресс-конференцию.