— Я же говорил, — хмуро заметил Степан, оценив наши ошарашенные лица.
Ресторан московской кухни по соседству, где я так любил завтракать, ожидаемо, был закрыт. Собственно, он исчез, испарился, и не было никакого желания проверять, что пришло ему на смену. В этом растерзанном Гражданской войной городе невозможно было представить, что где-то существует другой мир, в котором люди обедают в ресторанах — в чистой опрятной одежде без заплат, за белыми скатертями, под звуки музыки. Мир, в котором девушки не доедают десерт, чтобы поберечь фигуру. А здоровые мужчины выбирают на обед фунтовые куски мяса и просят среднюю прожарку. Несмотря на продразверстку и все усилия большевиков, Питер пережил не один голод.
— Может, сразу на вокзал и в Москву? — предложил Ося. — Мы можем быть уверены в сохранности нашего груза?
— Все, как договаривались, товарищи, — уверенно ответил Степан. — склады и охрана готовы. Примете груз по своему списку, когда определитесь с пунктом назначения и прибудете на место.
Я пожал чекисту руку, понимая, что повернуть все вспять уже не выйдет, и мы отправились на вокзал.
… Прибыли в столицу после сорокачасового путешествия на поезде, при свечах и в обществе вшивых оборванцев, в которых поголовно превратилось население России и рядом с которыми мы сами себе казались инопланетянами в своих кожаных бежевых пальто. Москва нас встретила липкой грязью на Красной площади, обрывками транспарантов, уцелевших после празднования 4-й годовщины пролетарской революции, торчащими прямо из окон коленчатыми трубами «буржуек» и… все тем же дерьмом, что и Питер — первые этажи заброшенных зданий превратились в общественные туалеты. Многолетние кучи мусора на улицах, заколоченные витрины прежде роскошных магазинов, следы от пуль и снарядов — мы ждали чего-то похожего, но не в таком объеме. Как-никак, сюда перебралось правительство, здесь звенел политический нерв страны — но зачем же срать, где живешь?
Звенели, жужжали, качались трамваи — стонали, так разбухли от пассажиров, чуть не падавших со ступенек. По изодранным мостовым, разбрызгивая черные лужи, пролетали редкие грузовики, набитые солдатами в шинелях с цветными клапанами-«разговорами», и легковые машины со стоявшими на подножках суровыми парнями в кожанках и буденовках. Испуганные приезжие с чемоданчиками, перевязанными веревочкой, с выпученными от страха глазами крались по узким асфальтовым тротуарам — «военный коммунизм» отменили, и в столицу потянулся разный люд на поиски места под солнцем. Если бы мы сошли на вокзале, принимающего поезда с юга, могли бы столкнуться в толпе прибывших с кем-нибудь из будущих корифеев большой литературы. Но Ильф с Петровым, Катаев и Бабель нам не встретились — их время перебираться в Москву еще не пришло, — и на глаза попадались лишь мальчишки-беспризорники. Они, кутаясь в рваные тулупы до пят, в картузах, налезавших на глаза, искали чем поживиться. Кружили мухами вокруг ломовиков, которых, казалось, стало намного больше, чем при царе. Что у них красть? Дрова? А хоть бы и поленья — деревянные заборы слизали все до единого. Я все гадал, куда подевались аршинные вывески, из-за которых раньше не видны были стены домов. И люди? Люди куда исчезли с улиц, на которых, как помню, раньше яблоку негде упасть? Ладно лощеная публика на бульварах — куда пропало племя вечных московских зевак?
— Страна работает, товарищ Американец! — объяснил мне чекист. — Вот увидите: скоро все изменится! Ввели НЭПО, жизнь вот-вот наладится (2).
Умом я понимал, что Степан прав, что в Гражданскую, когда в столице все висело на волоске, правительству было не до того, чтобы следить за городом. Но сердцу не прикажешь — оно обливалось кровью при виде этого упадка. Мне было с чем сравнивать — я приехал из Америки, блестевшей в неоновых огнях, сверкавшей чистотой, зеркальными витринами. И сытой…
— Вам нужно на Спиридоновку, — подсказал Корчной. — Там ваши обосновались. Говорят, неплохо устроились: бывший особняк сахарозаводчика — просторно и канализацию восстановили. Телефон есть, обогреватели, свои машины…
Мне показалось, что он перечислял все эти блага с нескрываемой завистью. Еще бы! Его-то ждала койка в общежитии для приезжих сотрудников «чрезвычайки» — сутолока, грязь, чад на общей кухне, удобства во дворе, невозможность помыться. Он говорил об этом с улыбкой, как давно привыкший к дискомфорту и не видевший в нем проблемы. Я попытался сунуть ему коробку с продуктами, но он отмахнулся.