— Теперь больница, — еще больше помрачнел Ринг.
Она находилась в шаговой доступности. Дошли быстро. Лучше бы я пропустил этот визит.
В палате, в которую меня привел американец, на кровати сидела девочка. О ее поле я узнал от Ринга, сам бы не догадался, хотя она была раздета. На меня смотрел не ребенок — существо с прилипшим к позвоночнику животом, у которого выпирали все кости, ибо мышцы просто отсутствовали. Голова на фоне тщедушного тельца казалась непомерно большой. Огромные глазищи напоминали фары.
— Это голод? — спросил я, еле ворочая сухим, как наждачка языком.
— Это холера, Баз, «собачья смерть», как принято тут называть. Мы не пойдем с тобой в сыпные бараки, просто поверь, что там не менее ужасно. Голод, тиф и холера — они идут рука об руку. «Испанка», растерзавшая мир, сбежала отсюда при виде творящегося ужаса и запаха чеснока.
Внутри все заледенело.
— Пойдем, последний штрих, чтобы ты до конца проникся.
Он привел меня к большому сараю во дворе больницы, в… морг. Сунул в руку сторожу полмиллиона. Красноносый старик в тулупе безразлично отодвинул скрипучую воротину, царапавшую и сгребавшую свежевыпавший снег.
Наверное, я стал белее первоснежья — все пространство сарая до потолка было наполнено скрюченными детскими телами…
Вернувшись в офис Чайлда, мы оба, не сговариваясь, потянулись за бутылкой виски. Ринг натужно улыбнулся и взял на себя разлив по стаканам. Напиток провалился — даже не заметил, как. С Чайлдом дело обстояло схожим образом — его лицо с застывшими чертами не разгладилось, взгляд не потеплел.
— Теперь понимаешь, Баз, с чем мне приходится иметь дело?
Я окунулся в круговерть работы конторы. Ездил в волости, ругался с местными руководителями, помогал подыскивать людей для работы на кухнях. Вся лежало на плечах местного населения, американцы занимались только администрированием. Тысячи сотрудников обслуживали питательные пункты — не бесплатно, за паек, что в нынешний условиях означало спасение. Но в каких условиях! Не только среди повальных болезней, но и в обстановке страшного морального давления. Есть хотели не только дети. У кухонь бывало собирались беженцы — на них было страшно смотреть. Страна, недавно кормившая всю Европу, напоминала перевернувшиеся сани с торчащими наружу человеческими ребрами вместо полозьев.
В голове прочно засела мысль: «не отступать, не опускать руки!» Если бы не она, я бы точно сбежал. Видеть этот ежедневный ужас… Теперь я понимал спивающихся на Спиридоновке молодых американцев. Они прошли через это, и только в алкоголе обретали спасение. Слабонервные же здесь долго не выживали.
Чайлд оказался не только кремнем, но и человеком сложным — трудоголик, работающий на износ, он мог и анекдот отпустить, и предаться веселью, но глаза его оставались все такими же холодными, оценивающими. Постоянное напряжение вытравило из его души участливость, сострадание к горю отдельного человека. Теперь я понимал Ринга, твердившего всем и каждому: «не занимайтесь благотворительностью. Спасая одного, не успеете спасти сотню». Он безжалостно изгонял тех, кто, как он считал, камнем висел у него на шее, не задумываясь о глубине трагедии, в которую с головой погружались лишенные доступа к продуктам ARA. Он сбрасывал их из рая в ад и шел дальше, выискивая недостатки. То, что можно улучшить. То, что даст возможность накормить новую сотню детей.
«Он играет роль тирана не для того, чтобы удовлетворить дурные инстинкты. Все во имя дела. Ринг похож в этом на Генри Форда, каким он был, когда мы познакомились».
— Feci quod potui faciant meliora potente — вот мой девиз, Баз.
— Не понял.
— Это латынь, старина. «Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше». Марк Туллий Цицерон.
— Отлично сказано, Чайлд. Вызов принят!
Ситуацию в Самаре следовало оценивать как отчаянную. Но кто сказал, что на северо-западе Тамбовской губернии, в Липецком уезде, она была проще? Проблема была в том, что меня не хотели туда пускать. Из-за восстания Антонова. Оно уже было подавлено в крови, лидер мятежа скрывался, его разыскивали. Большая зона, в которую Липецкий уезд не попал, контролировалась войсками. Что там творилось, представить несложно. В деревнях все выметено до зернышка. Уцелевшие скоро побегут кто куда — в том числе и на северо-запад. Если уже не побежали.
— Не торопи события, Баз, — советовал мне Чайлд. — С русскими всегда так — никогда не знаешь, как все повернется. То палки в колеса вставляют, то лучшие друзья…
Как же мне спокойно усидеть, если у меня целый пароход продуктов и есть люди, испытывающие в них крайнюю нужду? Еда нужна «еще на вчера», каждая минута на счету. Я отправил телеграмму Степану Корчному. С ультиматумом.