— А кого кормить собираешься, американец? Только детишек? В больницах у нас хватает дистрофиков.
Я ехал в Липецк, полный уверенности в том, что операцию нужно расширять, благо контролеров надо мною нет и никто меня не обвинит в нецелевом использовании продуктов.
— В больницы продукты дам, — уверил я Калачева. — И взрослых нуждающихся накормим. Начнем с тех, кто будет нам помогать. Так людям и скажи: хотите муку или сахар, рвите жилы на АРА.
У волостного начальника загорелись глаза. Он взмахнул цигаркой, рассыпая искры.
— По глазам вижу — не врешь. Неужто весну переживем?
— Прорвемся, товарищ! Но только в одном случае. Если будем друг дружке помогать. Что скажите об уездной власти? Деловая или так — помитинговать?
Калачев помрачнел. Окутался едким махорочным дымом.
— Разные люди там подобрались.
… В том, что уезду с руководством не повезло, стало понятно, как только попал в город. Всюду разруха и грязь, мусор на развороченных улицах, трупы собак. Уютные провинциальные гостиницы разорены, богатые дома превратились в бараки, колокольню превратили в телеграфную станцию. И все это, несмотря на то, что мамонтовцы дважды подходили к Липецку, но так и не взяли. «Уездный предводитель» — ни рыба ни мясо, начальник продкома — откровенный жулик, начальник отдела коммунального хозяйства — алкаш, пробы ставить некуда. Надежду подавали лишь две бойкие тетки неопределенного возраста, но энергичные, отвечавшие за образование, детские дома и здравоохранение. На меня они смотрели одновременно с обожанием и плотоядно. Я понял, что просто не будет.
О моем прибытии все руководство было извещено заранее, его завалили грозными телеграммами. Сложилось впечатление, что на них попросту забили. Ничего не было подготовлено — ни здание для головной конторы, ни склады для продуктов, которые должны были прибыть со дня на день, ни помещения для организации кухонь. Я было сунулся в местную ЧК, но там от меня отмахнулись как от надоедливой мухи — в уезде действовала банда некоего Афанасия Сахарова, и все силы были брошены на ее поимку. Этот дерзкий атаман был арестован, но умудрился сбежать прямо от расстрельной ямы и теперь снова бесчинствовал в районе. В общем, всем было не до борьбы с голодом. Вот тут-то до меня дошло, какая потеря — тяжелая болезнь Степана, с его помощью многое было бы решено в одночасье.
Как пробить стену? Грозить отъездом? Напугал ежа голым задом! Держи ключи от хором и проваливай — вот и все, чего я за день добился.
Выделенный мне дом выглядел на удивление прилично. И все благодаря бывшему присяжному поверенному, который под звуки революционных маршей переквалифицировался в коменданты казенных зданий.
— Поверьте, лучше управдома вам не найти, — сообщила мне тетка из наркомздрава, вызвавшаяся меня проводить по темным улицам и сдавшая на руки… Максиму Сергеевичу Плехову!
Вот встреча — так встреча!
Тот самый брат Антонина Сергеевича, кто приютил меня в своем скромном поместье, когда я провалился в окаянный 1905-й, и окружил заботой. Тот самый барин-идеалист, которого чуть не сожгли, а я спас и доставил в больницу. Он в деревню больше не вернулся. Устроился в городе работать адвокатом, имея за плечами юридическое образование. Потом революция, вся власть Советам, «чрезвычайка»… Максим Сергеевич решил, что с адвокатурой нужно завязывать и всеми правдами-неправдами пролез в горкомхоз. Его мне сам бог послал — всех знает и приличный человек.
Смущаясь, Плехов провел меня в по едва теплому дому, лишенному практически всего. Лишь в одной комнате обнаружились два предмета. От большого круглого стола на разлапистой ноге веяло прежней устроенной жизнью, но не горевшая лампа с рваным, похожим на юбку беженки, абажуром подсказывала, что все изменилось неумолимо, бесповоротно. Безлунная ночь за окном стучалась в заиндевевшие стекла. В трубах завывал ветер.
— Зато тепло, — не без гордости поведал Плехов, сохранивший, к моему удивлению, все тот же вид не от мира сего. — Подтапливаю дом понемногу, чтобы стены сохранить.
Я бросил спальник на пол и обнял старого знакомца.
— Прорвемся, Сергеич! Сообрази кипяточку, сейчас будем чаевничать. Про брата тебе расскажу и дарами американскими попотчую.
Бывший помещик и адвокат всхлипнул — ему показалось на миг, что в черном городе мелькнул лучик света и надежды.
… Прямо с утра выяснилось, что интерес к американским дарам испытывает не один предобрейший Плехов. Ко мне заявился тип, отрекомендовавшийся сотрудником отдела народного образования.
— Я хочу открыть вашу кухню. Американскую, — со значением поиграл бровями человек из наркомпроса. — Такой бизнес-план, ведь так у вас в Штатах говорят? НЭП, частная торговля разрешена.