И этот врач с черными, как беззвёздная ночь глазами, сначала успокаивает нас, что риски невелики, но потом достает бумаги, в которых перечислен полный список всего того, что может пойти не так, и Ася подписывает их дрожащей рукой.
Понятно, что в наше супер урегулированное время даже аппендикс не вырежут, не испугав сначала, что могут забыть внутри резиновую перчатку, и подобные бумаги – сущая формальность. Но мы же говорим об операции на сердце!
Асином сердце!
Врач же должен гарантировать?! Заверять, что нам нечего бояться?
– Вы не понимаете, доктор, вы ни черта не понимаете. Я не чувствовал ничего, пока не встретил ее. Это не я был. Урод какой-то, который думал, что мир ему должен. Мне ничего без нее не надо. Ничего. Или нет! Мир мне ее должен! – говорю ему, когда Ася выходит из кабинета вслед за старшей медсестрой. Кажется, едва не плачу, если врач вдруг сжимает мое плечо. Его глаза спокойны. Они должны наполнять меня верой, но пугают беззвездной чернотой. Ночи ведь все равно, какие смывать краски?
Позже я объясню себе скончавшиеся нервы долгой дорогой, парой бессонных ночей, нервным перенапряжением.
Срывом.
Пока Асю обследуют, я устраиваю свои дела.
Когда-то у меня были особые знакомые, способные обеспечить любую вечеринку модной наркотой, теперь они помогают мне пристроить фамильные драгоценности и быстро найти покупателя для машины.
В Италии за «Ламборгини» я получаю всего ничего: «Прости, родная, это не от неуважения, ты сослужила хорошую службу». За брильянты и рубины удается раздобыть достаточно, и вместе этого хватит теперь на саму операцию и пребывание Аси в клинике во время реабилитации.
Не скажу, что не испытывал укоров совести, пока пристраивал в чужие руки фамильные украшения, те самые, что прадед Первопроходец принес с собой в холщовом мешочке из Чехии и просил никогда не продавать. Не моя вина, но моя удача, что они хранились не в Америке, в доме деда Основателя, а у нас. Наверное, с тем, чтобы старинные камни находились поближе к духам предков. А может, потому что Ян собирался вернуться в Европу. Они сослужили славную службу – все эти ценности неизвестных мне людей, поделившихся со мной не только генами, но и украшениями. Они спасали жизнь моей Снежинки, и разве это не самое благородное дело?
«Марк, ты совсем рехнулся?»
Валится на телефон первая за недели смс-ка сестры.
«Ты зачем влез в собственный дом?»
Следом сыплется:
«Украл фамильные ценности?!»
«Звони Яну!»
«Дед грозится написать заявление в полицию».
«А мою новую куртку ты зачем унес?!»
«Урод».
Сообщения приходят одно за другим, пока я на дешевой арендованной машине возвращаюсь из Италии в частную клинику. Сообщения Аделаиды похожи на истеричные вопли.
Посылаю ей смайлик в ответ.
***
– Я хочу тебя. Я очень хочу.
Я не хочу сейчас.
Мы в дешевой гостинице, потому что я экономлю деньги. Первый раз в жизни! Не считая времени штрафной работы в магазине, но тогда мне изредка помогали Мария или Джейсон, сопровождая каждый евро занудным призывом: «Пора остановиться».
Они допелись. Оба.
Я остановлен. Мир схлопнулся до размеров маленького номера, и голубых глаз с темной каемкой по краю радужки.
Ася лезет мне под футболку, прикасается своими тонкими пальцами с электродами на подушечках, и меня бьет разрядами молний. И все туда, где, требуя ее изящного тела, застыло до боли мое естество. И – прямо в сердце.
Что она делает со мной? Что делает?!
– Нельзя. Тебе нельзя.
– Я хочу, хочу, я так хочу!
– Давай сначала починим твое сердце, а потом, будь уверена, я сам от тебя не отстану. Еще пощады попросишь.
Качает головой, осыпая из уголков глаз острыми иглами лукавства. Акупунктуристка, изучившая все мои самые чувствительные места.
– Никогда не попрошу.
– Попросишь, еще как попросишь! Ходить не сможешь.
Снова вертит головой:
– Буду лежать без сил и кричать – еще, еще. Хочу ЕЩЕ!
Снежинка моя...
Я то сгораю от желания, то вдруг меня сковывает льдом, потому что ясно вижу Асю на полу другой гостиницы, без сознания в моих руках.
– Не сейчас.
– Хочу! – и ногой топает. Густые брови вместе сводит. Сердится! Не понарошку, по-настоящему. – Ты не смеешь мне отказать. Это быть может мое последнее желание...
Зараза. Рычу от злости:
– Замолчи. Даже думать так не смей. Ты теперь обречена на жизнь со мной. – Не выдерживаю и, захватив ее лицо в ладони, целую куда попало, без разбора: в нос, губы, брови, в прикрытые от удовольствия веки, - Ты еще не знаешь, насколько я привязчивый. Я пластырь, Асенька, клей БФ. Ты попала, родная, попала в меня навечно.