Смеется:
– Хочу, хочу, хочу...
– Нельзя. Опасно.
– В подсобках, в примерочных, туалетах неопасно было? – выдыхает мне прямо в губы, и горячим языком жалит ядом сладостного желания. Но я еще сопротивляюсь.
– Я не знал. Ничего не знал тогда.
– Вот и сейчас сделай вид, что ничего не знаешь.
– Ася! Я не могу.
– Можешь. И врешь, что не хочешь. Упрямый. Ты уже давно готов, и я – тоже. Сейчас - чувствуй.
– Ничего не чувствую.
– Врешь.
Конечно вру. До боли, до спазмов во всем теле.
– Ася! Что ты делаешь? Остановись, Ася!
Проигранное сражение...
Да, я хотел, я мог, я сгорал от желания. Тело требовало ее ласк, мой член – ее сокровенного тепла – нырнуть туда, где все зарождается и умирает.
В ту ночь меня настиг великий смысл единения между мужчиной и женщиной. Сколько бы мы не опошляли этот акт, превращая в один из способов получения наслаждения, не делали обычным событием в повседневности, низвергая до полезного для здоровья действия... Это таинство – на двоих.
Это дар – для двоих.
Один в одном.
Единое целое.
В ее глазах восторг – только восторг, весь страх – во мне. Я боюсь и несколько раз останавливаюсь, чувствуя приближение оргазма. Замираю у вершины, пока разъяренная Ася не впивается мне плечи, до крови царапая кожу острыми ноготками. Прикусывает губы и рычит мне в рот:
– Сейчас!
И я срываюсь в бешеный ритм, потом в невероятный полет, за которым следует падение – тяжелой океанской волной, когда она разбивается о высокий берег и откатывает назад. Вместе с Асей я рычу на вершине блаженства, слишком похожего на боль...
Выплескивая, чувствуя...
На грани...
Я с ума сходил той ночью от страха и блаженства.
Слезы слизывал – ее и свои – делая вид, что это пот. Соль когда-то была ценнее золота.
Не зря много книг написано, снято десятки фильмов, поэты слагают стихи, рассказывают истории обычные люди, поют трубадуры всех времен и народов - ярче всего мы чувствуем на грани. И ценим больше всего то, что у нас почти отнято.
Когда невозможно вздохнуть, а дышать хочется полной грудью.
Когда стоишь у пропасти, боясь сорваться, а хочется летать.
Когда уже потерял, а мечтаешь удержать навечно.
Подобные острые чувства, как скальпель, вскрывают в душе каждого еще даже не нанесённые раны. Раны подслушанные, раны напетые, подсмотренные, записанные на подкорку сознания. «Три товарища», «История любви», «Прощай, оружие!», «Осень в Нью-Йорке» – есть множество известных историй «на грани» – с плохим концом или чудесным выздоровлением. Какой будет наша – мы тогда не знали.
Я заставил Асю заснуть в ту ночь, просто не оставил ей выбора – убаюкал в своих руках, напев колыбельных. Она сопротивлялась, убеждая, что хочет провести каждое мгновение со мной, но на самом деле Снежинка очень устала и боялась завтрашнего дня. Уснула. Я держал ее как ребенка, привалившись к спинке кровати, и охранял ее сон. Время от времени трогал кожу Аси языком, чтобы освежить вкус у себя на губах.
Когда наступило утро, я разбудил Асю поцелуями в нос и тем, что дул ей легонько в ушко. И не позволил ей ступить ни шагу...
Отнес в душ и мыл мочалкой, держа у себя на коленях.
Ася смеялась.
Вытирал теплым махровым полотенцем и одевал, как куклу.
Ася вяло сопротивлялась.
На руках спустил в лобби – было нетяжело, она снежинка в моих руках. Ася требовала поставить ее на ноги и сердилась, но потом быстро сдалась. Поняла, что меня не остановить, если я что задумал. И сколько ни просила, не позволил ей идти. На руках.
На руках отнес ее в машину, из машины в больницу. Не подпустил никого – сам раздел, сам натянул на прекрасное тело Снежинки жуткую больничную одежду.
Сложно объяснить, что происходило тогда со мной, откуда бралась эта безграничная, властная паника, с которой я боролся, как мог, презирая себя за слабость. Старался скрыть свое состояние от Аси, чтобы не напугать, и вел себя как полный идиот.
С того дня, когда в магазин и мою жизнь вошла девушка – живая статуэтка, я запрыгнул в вагончик американских горок и несся, забыв пристегнуться. Передо мной мелькали картинки: Ася проседает на холодный пол, лежит, бездыханная, на смятой постели, губы отливают синевой на побелевшем лице – так неправильно, так неверно! Не сочетаясь с теплым оттенком матовой кожи.
Хрупкой Снежинкой стала для меня Ася. Я вертелся на карусели собственного страха и упрямого желания сделать все по-своему, подхватывал Асю, и вот уже непонятно – кто кого толкал к пропасти. Так я чувствовал.