Я наделал много шума, и не произнес при этом ни слова. Хрипел в душе. Оказавшись в камере – лупил исписанные стены, так что мои недавние молитвы быстро превратились в обвинения и проклятия. Грешники же не исправляются в одно мгновение? Особенно такие, как я.
Я умер в тот день. А что еще ходил по земле – так такое бывает. Не жил до того, как встретил Асю, и сдох, когда ее не стало. Все вернулось на свои места. Только сами места изменились – я сидел в тюрьме. Каменные стены выдержали удары кулаков и не позволили мне ничего с собой сделать. Нет, я не порезал бы вены и не наглотался бы таблеток, но мог свернуть себе ненароком шею, убегая от боли.
Так что в истории Марка и Аси не случилось чудесного выздоровления главной героини. Зато произошло чудесное избавление героя из тюрьмы.
Потому что через день ко мне приехал Ян.
Дед Основатель стоит через решетку напротив меня, покусывая тонкие губы.
Ловлю себя на мысли, что впервые его вижу. Может, передо мной зеркало, и я смотрю на себя самого? Ведь это мое лицо посерело от времени, нет – от потери? Провисла кожа щек? Засеребрились брови – от снега, что я расчищал во дворе больницы. Столько морщин! Или царапин и шрамов от скальпеля? Тяжелый нос выделяется ровной чертой. Сведенные вместе брови выдают упорство, светло-карие глаза горят одержимой силой. У нас с Основателем, у обоих, перекрывает все каналы восприятия, когда нам что-то нужно. Когда нам больно.
– Ты перешел все границы, – сухо выдает дед.
– Для меня их никогда не существовало. Как и стен, – усмехаюсь я. Намекая на ту, что снес в гараже.
– Я заберу заявление, но изменения в завещание уже внесены.
– Вытри им свой зад. Вместе с заявлением.
Мы молчим какое-то время, разделенные решеткой. Ян основательно буравит меня взглядом, я разглядываю его ботинки, отмечая, что это виды видавшие «Бан Боммел».
– Почему ты не сказал? – вдруг слышу я.
– Еще спроси, почему не попросил денег.
– Почему не попросил денег?
– Разве ты пожелал со мной разговаривать?
– Ты можешь быть настойчив.
– Не было времени пробиваться через твоих гуманоидов и недоверие.
Мы молчим еще несколько бесконечных минут, истязая друг друга напряженной тишиной. Потом Ян уходит.
Дед забрал свое заявление, остановив судебное разбирательство о воровстве, но мне пришлось задержаться в тюрьме на пару дней за оказанное полиции сопротивление, нарушение порядка в частной клинике и угрозы ее работнику.
В качестве штрафных работ я чистил от снега дворы. Символично? Черт возьми, да.
Сгребал горы снега под снегом. Вечного, белоснежного, холодного. И видел, как он ложится на раскрасневшиеся щеки Аси, на губы, даже на ресницах превращаясь в крошечные капельки.
Растаяла моя Снежинка.
Может, потому что я слишком сильно захотел ее оставить только себе?
Вывалил на нее одним валом все, чего самому не хватило в жизни, опалил своими желаниями и мечтами. Слишком горячо получилось для снежинки...
Когда срок подошел к концу, Ян лично забрал меня из тюрьмы.
– Отвези меня в клинику, – прошу после получасового скольжения машины по серой ленте дорогие сквозь белое полотно.
– Зачем?
Попробовать объяснить? Но стоит ли тратить усилия ради того, кто ничего не поймет?
– Все улажено, и все формальности соблюдены, – по-деловому объявляет Ян в мое молчание.
– Отвези меня в клинику.
– Зачем?
– Расчистить дорожки. Снега навалило, разве не видишь?
– Зачем? – Из Основателя сыплются вопросы, достойные дурака, на которого дед не похож.
– Чтобы не поскользнулась...
– Ее больше...
– Чтобы не поскользнулась, когда пойдет...
– Ее больше там нет, Марк!
Какой непонятливый Основатель.
– Чтобы не поскользнулась та, кто выйдет из больницы и пойдет под руку со своим парнем, – шиплю сквозь плотно стиснутые зубы.
Дед награждает меня слишком долгим, тяжелым взглядом, и мы замолкаем. Тишину слегка нарушает приглушенное дыхание двух мужчин. И приглушенные звуки проникают в салон с улицы. Я понимаю, что Ян не повезет меня в больницу. Ян понимает, что я – болен.
Как работают головы Основателей? Перемалывают новые факты и откровения, превращая их в муку, из которой начинают печь свежие хлеба...
Намолчавшись, Ян заговорил. Расписывал мне шаг за шагом планы на ближайшие месяцы, и все со мной в главной роли. Планы возвращения к жизни больного или адаптации к нормальной жизни вора-рецидивиста, вышедшего на волю после длительной отсидки. Я не прислушивался, стоило уверенному голосу деда заполнить пространство машины, я вспомнил, как всего пару недель назад на тех же самых дорогах дарил моей Снежинке весь мир. И главное, сам уверился, что не вру.