Еще один слаженный толчок десятков потных человеческих тел, и монолит продвинулся по широкому пандусу ненамного вперед, дав возможность секундной передышки. Мимо толкающих плиту протащились вниз три десятка других рабочих, коим предстояло впрягаться в новый камень у подножия храма и тягать его под неумолкающие стуки барабанов и крики вверх, на второй ярус. Всего их предполагалось быть три.
Полтора месяца… вернее, сорок восемь дней… Стас вновь попытался вспомнить покинутый мир, но неудачно, будто ушедший в небытие, полузабытый сон. Лена, Танюшка… Жека с его россказнями… «Осирис»… Смуглый менеджер с перстнем…
Прочитав условия договора, Стас сказал, что подумает до завтра. Менеджер наклонил голову в знак согласия. Дома Стас с Ленкой до полуночи полушепотом разговаривали на кухне, чтобы не разбудить дочку. Лена отговаривала его, повторяла, что это подозрительно и странно… но – деньги! Проклятые деньги! И жена, и Стас прекрасно понимали, что нигде он не сможет заработать столько, сколько предлагает договор. Что контора за полгода работы предлагает обеспеченность на ближайшие лет десять. Что они разом выберутся из унижения вечно просящих в долг до ближайшей шабашки и заживут как… как положено жить, наверное.
Наутро он сразу поехал в контору и сказал, что согласен. Менеджер лишь молча кивнул и жестом пригласил Стаса в следующую комнату. Там стояла странная штуковина, похожая одновременно и на разукрашенную гирляндами телефонную будку, и на поставленный вертикально саркофаг. Мигали какие-то огоньки, что-то гудело, шипело, скрежетало…. Стас не успел ничего рассмотреть, как его попросили войти внутрь. Крышка захлопнулась, гудение перешло в вой, вызвав приступ головокружения и ощущение падения в никуда…
И все. Он здесь.
Сорок восемь дней из ста восьмидесяти по контракту.
Стас улыбнулся, отгоняя печали. В конце концов, участвовать в постройке храма великой владычицы Верхнего и Нижнего Египта царицы Хатшепсут, дочери бога Амона, – ну разве это не работа по его специальности? Да еще на которую отбирают только лучших. Только достойнейших строителей Джесер джесеру – священнейшего из священных мест фиванского некрополя, – каждое утро отправляют к скалам, из которых медленно, но верно, выступает невиданных размеров заупокойный храм.
Подобного он даже не представлял. Хотя историю Египта времен фараонов знал вроде бы неплохо. Но только в его знаниях обнаружился досадный пробел, восполнять который предстояло на своем горбу, познавая могущество империи времен Восемнадцатой династии. Исходить некрополь, уже застроенный бесчисленными гробницами фараонов и их приближенных, заглядываясь на поразительные творения зодчих, живших порой за полтысячи лет до его появления, начиная с тех, кто строил храм первому правителю Фив: основателю Одиннадцатой династии Ментухотепу Небхепетра. Святилище фараона расположилось недалеко от нынешнего места строительства, и во многом похоже на ныне возводимое. Но сколь мало и убого оно в сравнении с храмом Хатшепсут, детская возня в кубики. Впрочем, его построили очень давно. Даже по меркам времени, в котором Стас теперь пребывал.
Джесер джесеру, возводился в отдалении от построек других правителей, в самой глубине некрополя, словно бросал вызов всем предыдущим фараонам. Это и был вызов: впервые на трон Египта взошла женщина, провозгласившая свое божественное происхождение и дерзновенное равенство прежним царям, тысячелетняя история которых записана на стенах храма Амона в далеком Карнаке. Не регентом при малолетнем сыне, Тутмосе Третьем, стала она, но полноправной правительницей Обеих Земель. А чтобы доказать это, предприняла поход в страну Пунт, завершившийся блистательной победой: местные жители, едва увидев мощь египетского флота, сразу признали себя вассалами империи. Обильные дары потекли потоком в великодержавные Фивы.
И здесь оказалась их часть: на свободных от стройки территориях разбивался сад, целиком состоящий из деревьев и кустарников далекой страны. Еще ближе к храму вырывались два Т-образных озера – мимо которых и пролегал путь в вечные покои, предназначенный жрецам святилища. И самой Хатшепсут.
Стас видел ее всего лишь раз, две недели назад. Тогда он, еще только привыкал к яростной дневной жаре, ночью сменяющейся лютым холодом, к работе от рассвета до заката, к самим рассветам и закатам, более походящим на включение и выключение света в огромной зале – столь стремительно они проходили.