– Не старайся сильно, а то еще одного оболтуса рожу.
– Я осторожно, в скафандре.
Тема космоса, даже в шутку, ей совершенно не нравилась, Римма настолько старательно обходила ее стороной, что невольно провоцировала. Потом обижалась и тотчас прощала. Тоже ведь невозможно соскучилась.
Цвели клены, каштаны, яблони, липы. Май ушел в июнь, наполнился жаром макушки лета, медленно перекатился в грозовой, ненастный июль. Я всегда любил дождь, а вот Римма, она старательно избегала грозы, уходила, когда начинало крапать, пряталась в надежном срубе, будто в крепости. Первое время я не мог присоединиться к ней, мне надлежало напитаться, напиться всем земным. Потом… июлем я стоял и смотрел в небо, уже не выискивая тучи, не дожидаясь молний. Выходил вечером, садился и поднимая голову, не мог оторваться. Небосклон затягивал омутом.
Потом начались пробежки, долгие поездки на велосипеде… нет, начались они раньше, в июне, именно тогда я достал шагомер и принялся наматывать привычные пять миль до завтрака. Римма не возражала, ей нравилось, как она сама говорила, моя «железная форма» – теперь я приводил ее в порядок, заодно ощущая собственные пределы, постепенно доводя нагрузки до максимальных, проверяя все ли в порядке.
Затем начал ездить на велосипеде за город, по часу или больше проводил с гантелями, крутил «солнышко» на турнике. А по вечерам любовался звездами, небо в эти дни будто вымыли и отчистили от пыли – звезды полыхали так ярко, что я разглядывал отдельные искорки в Плеядах, улыбался про себя и что-то говорил выходившей супруге. Она недовольно хмурилась, но потом присоединялась, стараясь разговорами заглушить во мне эти самые прогулки под звездами. На этот раз – уж точно.
В августе зачастил оболтус, правда, только на выходные. Малина ему обломилась, начальница заставила работать, теперь отпуска он до октября не дождется. А ему так хотелось приехать на пару недель, порыбачить. Римма жалела его, кормила на убой и обещала, если что, похлопотать, подергать старые ниточки.
– Бать, я лучше тебя попрошу. Ты ведь авторитетней. О тебе до сих пор в газетах пишут. Мол, рукопожатие крепкое, – да были тут журналисты, задавали однообразные вопросы, для самого настырного это крепкое рукопожатие оказалось единственным, что он смог узнать от меня.
– И только?
– Нет, еще полеты возобновились. Ты ж своим падением сбил график отправки экипажей на полгода.
– Руководителя ЦУПа хоть не отстранили.
– А лучше бы, – вмешалась Римма. – Это он за кораблем не уследил.
Сын с матерью заспорили, а я незаметно для себя отключился, размышляя о своем.
Осень пришла дождями, снулыми, стылыми. Как-то быстро похолодало, бабье лето мелькнуло и ушло, не простившись. Небо закрыло неподвижными тучами на недели, кажется, даже на месяц. Звезды сквозь него виделись только мне.
Потом приснился первый старт. Римма права, с первого же раза у меня все не как у всех – сначала запуск перенесли на сутки из-за неполадок в ракете, наутро следующего дня зарядил мелкий дождичек. Когда автобус, везший нас на площадку номер три, остановился, чтоб мы сходили «на колесо» перед запуском – делать все пришлось очень шустро. Часом позже, под вспышки блицев, рапортовали главному о готовности к полету, а затем поднимались по скользкой металлической лестнице до лифта. Помню, чуть не брякнулся, пока забирался на эту круть. И долго стоял на площадке, махая операторам и фотографам, очень хотелось, чтоб в этот момент семья видела меня на экранах, чтоб прямая трансляция не прервалась, чтоб они успели пожелать всего, а я бы вернулся. Удивительно, но тогда уже думалось о прибытии. Как будто все успел увидеть и перечувствовать.
Днями позже, вернувшись с велосипедной прогулки под крапавшим дождичком, вместе с влажным дождевиком принес жене давно вызревавшее: завтра уезжаю в Москву. Нет, в ЦУП проситься не буду, хочу поговорить с Павлом Николаевичем. Римма вздрогнула, как от удара. Нет, она ждала этого, предчувствовала, понимала, ведь третий раз, но и не верила, не хотела – после всего происшедшего. После безумного спуска и долгих поисков на Урале. Сергей и тот утихомирился, когда приезжал, говорил, скоро станет преподавать аспирантам, и вообще займется собственными хвостами. Хочет дожать докторскую, давно над ней сидит. Я тогда смотрел на него и не узнавал командира. Будто не он говорит, будто слова в его уста вложены Риммой. Говорили в тот раз недолго, попрощались сухо. Наверное. Еще и это подействовало. Вкупе с небесным омутом.