А этот городок, яркий, цветущий, устремившийся навстречу солнцу, столь резко и беспрекословно разнился с окружающей его данностью, что я уже не удивлялся ни бетонному забору, ни колючке, ни КПП и строжайшей проверке документов на въезде и выезде, обыску всех автомобилей с собаками и зеркалами. Не удивился и тому, что нигде не слышал иной речи, кроме русской, не видел иного лица; казалось, невзирая на интернационализм, присущей тогдашней державе, туземцам вход в этот райский уголок заказан.
Первым делом меня провели к врачу, тот сперва разглядывал карточку сданных нормативов, прилагаемую к значку БГТО, потом мою медицинскую книжку. Приказал десять раз отжаться и послушал сердце.
– Ему еще нет четырнадцати, – заметил он капитану.
– Будет в ноябре, – отрапортовал я, хоть в чем-то находя повод для показного бесстрашия перед неизведанным. – Сдал досрочно.
Меня взвесили, измерили и послали мыться в душ и переодеваться в курсантскую форму. После чего офицер снова пришел за мной, препроводив в столовую, где таких же свежевымытых пацанов в накрахмаленных сорочках находилось около полудюжины. Среди них оказался Вася, старше меня почти на год. Его я не сразу приметил, Вася сидел с самого края и в разговоры не вступал, он всегда был молчуном, потому и получил вскорости прозвище Тихоня. Впрочем, немногословие его было только на руку самому пареньку, как я приметил, шибко говорливых удаляли из отряда в первую голову, невзирая на показатели.
Обретя свою порцию, я присел, стал осторожно выспрашивать про город, его обитателей, но ответа не получил: все оказались с этого поезда, все прошли того же врача и только пытались приноровиться к новому быту. Единственное, что нас объединяло, это детдомовское прошлое – других в отряде и не было. Как только этот факт выплыл на поверхность, мы все невольно насторожились, а мне старший по столовой, в чине старшего же сержанта, сделал замечание, чтоб не теребил других. «После сами все узнаете», – многозначительно добавил он и прошел в кухню, оставив нас молча переглядываться до тех самых пор, покуда не пришел майор в парадной форме и не приказал собираться, и следовать за ним. Нет, через черный ход. Помнится, Вася выбрался первым, я тогда не придал этому значения, что именно он повел нас лабиринтами строения, словно зная этот означенный нам сержантом выход – он и в самом деле знал, шутка сказать, знал здесь каждый уголок, каждое строение, да не просто знал, помнил, когда как и что появилось в Заре. Ведь так получилось, что он оказался сыном одного из тех, кто возводил этот закрытый от мира город.
Вообще-то с семьей здесь не полагалось. Здесь много чего не полагалось, и всякие отступления сурово наказывались. Но Васины родители, так получилось, или так повернулась к ним судьба, работали вместе, на обслуживании пуска, он в КБ схемотехником, она наладчиком, оба имели нужную секретность для получения допуска в Зарю. Они приехали по вызову четыре года назад, вместе с ребенком: им могли отказать, но не отказали.
И раз жизнь всякого в Заре принадлежала небу, то и путь Васи в этой жизни оказался предопределен. Конечно, десятилетний мальчик не много понимает в происходящем, вечно путается под ногами и мешает не только родительской работе, но и всему коллективу, что с девяти и до девяти мотовозом увозился на пусковую площадку и им же возвращался назад. Верно, тихоней он стал от этого постоянного нахождения либо в одиночестве, либо в компании няньки из столовской обслуги, тогда в Заре все общественные расходы, а так же питание и развлечения жителей брало на себя государство, взяло на себя и Васю; постепенно он стал своим в Заре. Наверное, поэтому родители, как ни старались, не могли отговорить его от столь решительного, не по годам, поступка, наверное, поэтому его решение столь много для него значило: первое, чего он добился, решив стать самостоятельным и не зависящим от тех, о ком больше слышал, чем видел воочию. Это тоже немаловажно.
Гуськом мы потянулись следом за ним на край поселка. В одном из трехэтажных домиков была оборудована казарма для таких как мы, собранных едва не со всего Союза. Позже, когда мы перезнакомились, названий каких только городов на карте своей родины я не узнал, в каких только отдаленных поселках рассказами товарищей не побывал. Тем более, что многие из товарищей, не успев толком перезнакомиться и рассказать о себе, исчезали: отправлялись в иные города и веси получать специальность, а то и просто сбегали на не такую и далекую по меркам огромной страны Целину – в те годы взрослели рано и мужали быстро. Их место занимали другие, часто так же быстро исчезавшие; так продолжалось до самого конца лета, когда список первого отряда в шестьдесят человек был утвержден госкомиссией. Старшим в ней был средних лет невыразительный человек с пронзительным взглядом, всеми уважительно именовавшийся Главным, именно он предупредил оставшихся, что формирование отряда не завершено, всем надо будет «выжать двести процентов», чтобы остаться.