А тогда, оглядев оставшихся в первом отряде, Вася произнес фразу, ставшую пророческой:
– Кажется, он всех нас решил испробовать.
Я сперва не понял, о чем он, потом оглядевшись, сообразил сам. Главный выбрал обычного детдомовца со стандартными заморочками, девочку, пусть и непростую, но выжившую всех остальных товарок, единственного на весь тогда еще сотенный левшу, да еще и белую кость, лучше всех разбиравшегося в технике, на которой его испытывали. И еще Макса, Максимку, негра.
Он засмеялся, смеялся долго, нервно, затем умолк. Кажется, Света дала ему пощечину, или я путаю что. Точно помню, мы постояли так довольно долго, не разговаривая, только обмениваясь взглядами. Затем Макс ожил, решительно отправившись к себе, и тем самым, вытаскивая нас всех на свежий воздух, морозный воздух казахстанской степи, обжигающий легкие. Мы шли медленно, приходя в себя, Вася оглядывался на нас, будто прикидывая, кто же полетит. Но ничего больше не сказал в тот день. На другой я его не видел, он сказался приболевшим, впрочем, нас всю следующую неделю бил колотун. Только когда возобновились тренировки, по обновленной программе, немного отпустило. Ненадолго, новая авария, казалось, перечеркнула разом все наши надежды. Помню, Света занемела разом, глаза ее остекленели, я подал руку, как сейчас, когда сходил с трамвая, чисто машинально, она так же машинально ответила мне. Взглядами мы с ней не встретились, я попытался посмотреть в глаза Максу, но его взор был так же прикован к руке. Что тогда, что сейчас.
Будто ничего и не было, будто все было только что. Мы с ним никогда не дрались из-за Светы, ни тогда, ни позже, находили другие поводы, но, быть может, подсознательно давая выход накопившемуся, все же считали именно ее причиной раздоров. Может быть именно поэтому, Макс тогда отпустил ее ко мне – «жить во грехе», – как она сама это назвала? Или в самом деле больше не мог любить слишком близко, как признался потом. Как оба сказали потом – не мне, Васе, через него, лучшего друга, я узнавал, что происходит в нашем треугольнике.
Мы с ним довольно быстро сошлись – две противоположности, отчего-то пытающиеся найти друг в друге некую общность. Не знаю, что именно увидел во мне, что позволило мне стать другом, другое дело я: Вася у нас был исключительностью в любом смысле: мягкий, отходчивый, душевный, никогда ни с кем не схватывался, все решал миром, изыскивая такой способ, чтоб противнику не было постыдно согласиться, охотнее других делился, что для детдомовцев довольно сложно принять – да, мы не делили на свое и чужое, но что-то, не принадлежавшее тебе, надо либо выклянчить, либо отобрать. С ним просто в удовольствие дружить, пусть в последние годы он и сидел на голой пенсии в шесть тысяч и смущенно просил взаймы, понятно, что без отдачи; впрочем, о чем это я? К Васе просто тянулись, как к чему-то светлому, странным образом появившемуся в нашем темном мире, наверное, в те годы с той же охотой устремлялись только к недостижимому коммунизму.
Тянулся и я, вот только он ответил мне куда охотнее, нежели остальным, признаю, до сих пор не пойму в чем дело. Может, в Свете. Нет, о ней он никогда не грезил, такой тип девочек скорее пугал его, всякий разговор с ней смущал довольно долго, пока он не научился, кажется, моими стараниями, беседовать с ней, не сбиваясь, не торопясь высказаться, не замирая, когда она начинала говорить о чем-то своем, настолько личном, что он краснел и смущенно бормотал в ответ несуразицу. Света всегда воспринимала его как брата, то недостающее в ней самой, что могло бы слепить родственника, столь нужного ей. Разругавшись с Максом, шла к нему, и только после – ко мне. И так же было со мной. И всякий воспринимал этот союз четырех, без любого из звеньев рассыпавшегося бы в прах, как естественный, наиболее нам подходящий.
Все же Главный не ошибся с выбором – видимо, он наблюдал за нами куда внимательнее, чем кто-либо мог предположить, и вглядывался куда глубже, не только в души, но и в грядущее этих душ, предвидя, быть может, главное, что с этими сердцами может произойти.
Пока происходило только тяжкое. Первого декабря был произведен запуск «Спутника-6». Поначалу все шло нормально, корабль вышел на орбиту, Заря отметила это долгими здравицами, мы тоже вздохнули с некоторым облегчением, ведь Главный после катастрофы с Р-16 клятвенно пообещал не отправлять в полет никого из нас, пока хотя бы дважды, он не один раз повторил эти слова, дважды корабли с собаками не вернутся в целости и сохранности с орбиты. И только потом вы.
Система торможения. Она никак не хотела вписываться ни в приказы Совмина, ни в заклинания Главного. Снова авария, корабль при спуске перемахнул территорию СССР, по линии пошел приказ на подрыв. Услышав, я побелел, Вася первый раз в жизни, увы не последний, схватился за сердце. Светку заколотила отчаянная истерика, она все рвалась высказать все в лицо Главному, Макс едва смог удержать ее. Кричала про Васю, не сомневаясь, что именно он отправится в гибельный полет, именно его разнесут на куски, стоит кораблю только приблизиться к территории врага, стать досягаемым для кораблей ВМФ, самолетов и вертолетов, барражирующих в нейтральных водах. Ведь в тот раз, едва осколки «Спутника» упали в океан, за них началась молчаливая схватка флотов, ищущих все, что только могло всплыть или оказаться на малой глубине.