Нам нужно вернуться туда, Рустам. К тем кострам, где закончился наш прежний жизненный путь. Где мы не успели взять в руки Библию и Коран. Где не было ссор и глупых обид. Где нас, неверующих, когда-то свел Бог.
Ты слышишь меня, мусульманин?! Это я, христианин, зову тебе обратно!
Вернись, брат!!!
-------------------------------------------------------
МАСКАРАД
2008 год.
Как я попал на эту свадьбу? Какой человек так посмеялся надо мной, выписывая пригласительный билет сюда? И зачем я пришел на пышные похороны своих надежд?
…Это случилось на Новый Год. Их свадьба была приурочена к веселому этому торжеству потому, что так решила она, потому, что, несмотря на возраст, она все еще оставалась ребенком, все еще наивно любила детский свой праздник. И еще наряднее был холодный день декабря, где на зеленых елочных лапах висела белая пена шампанского, свистели и пели пьяные гости, летел со столов и вдребезги сыпал хрусталь.
Какой же это был год? Как же мне вспомнить, что за календарь отсчитывал тогда последние свои часы?
…А еще перед этим был большой карнавал. Карнавал, на котором до упаду плясала вся эта свадьба. Карнавал со своими неизменными масками и костюмами — сатирами, чертями и ведьмами. А она, давно потеряв свой наряд, — сияющую маску Шахерезады, — с восторгом встречала цветы и, бросив букет, убегала водить хоровод со всей этой нечистью. Весенняя фея леса, владычица духов и нимф… Она плакала и смеялась от счастья, была пьяна своей радостью и ничего не ждала от завтра, кроме сказки о вечной любви. Волшебной сказки длинною жизнь. Той самой, о которой она мечтала со своего первого любовного романа — одной старой книги, прочитанной в далекие годы школы.
Она так и осталось той девочкой из-за школьной парты, что еще не разучилась верить в доброе на нашей земле. Что, будучи обманутой жизнью, не изменила и не утратила своей радости к ней. Я всегда любил ее за это. За то, что, сколько бы ни было огорчений, какие бы беды не приходили к ней на порог, ее никогда не оставляла надежда. За то, что она не умела завидовать славе, не знала к золоту страсти, не мучилась счастьем других. Я любил ее потому, что никогда не знал более слабого и нежного создания, что бы так беспокоило мою душу. Чтобы так надрывало равнодушное мое сердце.
…Мы встретились после Грозного. Я пришел к ней оттуда, с той черной земли, где никогда без человеческой крови, не поднималось, привычное к жертвоприношениям солнце. Где давно обворованный жизнью, я напрасно метался в поисках счастья. Хватал рукой облака, заглядывал в пропасти и на бродах шарил ногами по дну. Да, только воздух сжимал в руках, да, лишь спотыкался о камни… Я просто не знал, что кроме войны, есть что-то еще, для чего можно жить. Что для того, чтобы отыскать счастье, не надо хватать оружие и лезть в каждый, идущий на юг эшелон.
Каким же убогим, каким же пустым существом я жил на земле!
Грозный навсегда успокоил меня. Он убедил меня в том, что на земле не бывает счастья. Что все эти годы, какие дала мне судьба, мои двадцать пять лет, — и есть предел этой жизни. Предел, за которым нет ничего, только дряхлая старость да смерть. И годы до них — лишь пустой звон по заведомому покойнику. Я уже ничего не искал в этом мире, позабыл и радость, и скорбь. Угрюмый слушатель чужих песен, бесстрастный созерцатель посторонних торжеств… Катились дни, недели и месяцы, а у меня не было к ним никаких дел.
И вот в зал моего одиночества спустилась она. В мой мрачный подвал, где никогда не горело свечей. Спустилась по лестнице, поданной с неба или с земли. И принесла с собой чистый согревающий свет — первую любовь моей жизни. Мой спасительный факел в ночи!.. И ослепила светом подвал — черствую душу, влюбленную в тьму, — и разогнала всё царство теней — Меланхолию, Траур, Хандру…
У меня не было в жизни пожара, как эта любовь! И не горели так ярко дома, и не грели так жарко костры!
Но я погасил весь огонь. Я уехал от нее, оставив одну. Потому что не поверил в любовь. Потому что привык к царству теней, привык жить во тьме и чураться света… Я уехал. И сошел с ума от разлуки. Но как поздно бросился я на вокзал! Как напрасно звал ее несколько лет…Как дул на угли, пока не осталось и пепла.
…Она не знала, не видала, что я здесь. А я был не в силах ничего изменить.
Не снимая маски, я сидел на дальнем краю стола и не мог прикоснуться к рюмке. Я никого не знал здесь, кроме нее. И никому не открыл своего лица. Они сидели рядом — новоявленные родственники, пьяницы, поварихи, сутяжники и сплетники, — обсуждали приданное, глазели на молодых, вспоминали свои обиды, ссорились и пили мировую. Они разбредались на двух ногах, расползались на четырех, терялись и снова сходились, пускались в пляс и валились на стулья. Привычно кричали "Горько!", давно не наблюдая в зале жениха и невесты…В них было столько беспечности! Они так не гуляли на собственных свадьбах!…И никому не было дела до страшной моей трагедии.
Неужели, она, правда, счастлива?! Счастлива не со мной, и я не часть ее счастья. Как такое случилось? И почему теперь, когда мы сменили пути, и не ходим друг к другу, я не могу поверить в то, что случилось?.. Почему, когда гибнет прошлое, не обрывается настоящее? Почему я не падаю с разорванным сердцем?..
Нет. Мне нужно было явиться сюда. Чтобы увидеть ее счастье. Чтобы просто посмотреть ей в глаза. Исподтишка, ненароком, из зеркала за спиной. В те глаза, которые когда-то так радовались моему лицу, перед которыми я бы простоял на коленях целую жизнь.
Если бы я снял свою маску! Если бы открыл ей лицо!
Но что стало бы с ней, когда бы мы встретились здесь? Что мог я сюда принести, кроме смятения, гнева, страдания? И что мог ей подарить на нашей собственной свадьбе, когда бы этой не было здесь? Я — равнодушный, безжалостный, больше привыкший к оружию, чаще других проливающий кровь. Я — для которого свадьба — война, а Чечня — брошенная жена. Как бы создал я вторую семью?
И тогда я понял, что опоздал навсегда. Что она уходит совсем и никогда не вернется обратно. Не напишет, не позвонит, не придет. Хотя еще вчера могла произнести вслух мое имя. И я бы без эха расслышал голос любви.
Она стояла у дверей, такая же статная, как и прежде. Уходили последние гости, чинно прощалась родня, и душили себя в объятиях случайные собутыльники. Кто-то уже нес ее шубу и распахивал салон свадебного автомобиля. Она так и ушла, не дождавшись, когда поднимется и выйдет из-за стола последняя маска.
Я так и не подошел, так и не протянул ей своей руки.
…Я сидел среди грязной посуды, порожних рюмок, остатков салата, и не видел перед собой ничего, кроме пропасти, в которую провалилась моя жизнь. Если бы у меня были слезы, я плакал. Если бы здесь были люди, я бы, наконец, принялся пить. Но никого не было в пустом зале, где валялись на полу брошенные игрушки: разбитые елочные шары, сломанные нечаянно открытки, ведьмины парики, затоптанные цветы. А я сидел за пустым столом, стягивая с лица шутовской свой парик — картонную маску смеющегося клоуна. Добрую веселую маску, скрывшуюся за беззаботной улыбкой от непоправимой своей беды.
…Какой страшный сон! Зачем он приходил в эту ночь?!
Я понял, что пришло время отказаться от счастья. Пришло время закончить мучительную эту историю. Теперь я знаю, что никогда больше не позвоню, не напишу, не постучу в ее двери. Не потому что перестал любить. Потому что боюсь, что всё это будет правдой.
Она так и не подарила мне фотографию, где мы вместе. Остался лишь он, давний мой сон, и нежное её имя Наташа, Натали, Наташенька…
Я хочу еще раз прийти на тот маскарад. Хочу снова увидеть жестокий свой сон. Я начал забывать, как выглядит ее лицо.
-------------------------------------------------------
О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ…
2009 год.
Мне кажется, если говорить о войне, нужно говорить о живых. Дело не в том, что мертвые беззащитны перед наветом и давно потеряли уши, чтобы расслышать. Дело в том, что уходит время живых. Осталось совсем немного, когда у последних из них отвалятся языки, и они запросто смогут общаться с мертвыми. Еще чуть-чуть и не у кого будет спросить о войне.