На земле и в ней самой оказалась пропасть разных вкусных вещей!
Длинный уж куда-то не торопясь следовал, на него наступили и съели. Оказалось, вполне приличная пища. На берегу речки, куда ходили на водопой, нашли дохлую рыбу – попробовали: прелесть! Лягушки, ящерицы – все годилось. О зелени и говорить нечего, она была кругом! Но самые изысканные деликатесы скрывались все-таки в земле: нежные корешки, незрелые клубни, луковицы.
Тут откуда ни возьмись появились три бодрых молодца, по-юношески стройных и, что называется, среднего роста. Они имели порядочные клыки и поэтому ринулись в смелый бой, в исходе которого все семь сосунков были оттеснены от матки. Возмутительное беззаконие! Обездоленные поросята подняли истошный визг и носились вокруг как полоумные. А подсвинки, точнее, дети прошлогоднего опороса, несказанно обрадованные полузабытому уже угощению, затеяли небольшое междоусобие возле двенадцати кранов с манной небесной. Но мать сразу уяснила обстановку, и поросята смогли убедиться: есть справедливость на земле! Свинья гоняла подсвинков по кругу, по прямой и по всем мыслимым диагоналям. Они, бедняги, уже напустившие на себя чванливость взрослости, визжали, как обыкновенные домашние поросята, иначе добрая мать их бы не пожалела.
Однако полосатым малышам злорадствовать не следовало: в самом недалеком будущем их ждала такая же участь, ведь не вечна лактация, молочное материнское обеспечение, – три месяца.
Некому было спросить у трех пришельцев: где четвертый и где пятый? Поэтому осталось неизвестным, чьей добычей стали двое из пяти подсвинков, которым мать по обычаю своей природы предоставила полную самостоятельность, удалившись для нового опороса. Где они шатались? Чем кормились? Маленькие клыки и слишком маленький опыт, как видно, были слабой защитой от лесных случайностей…
Пришельцы оказались неплохой компанией. Их резвость, неутомимость расширили стаду горизонты – уже на километр и на два осмеливалась мать отдалиться от защитной чащи, где скрывала гнездо.
Летняя жара заставила семью резко изменить распорядок суток: теперь жировали ночью, а днем старались отоспаться – типичный режим для диких свиней.
Однажды мать привела их к затерянной в глуши бочажине. Укромное тенистое место, но странно – все вокруг носило следы загадочной деятельности. Влажная черная земля изрыта так, что на ней не росло ни травинки. Молодые березки, слишком рано почерневшие, без нижних ветвей, выглядели обреченными сиротками. Деревья, что потолще у комлей, начисто освобождены от коры и даже отполированы. О них, видно, терли чем-то, не жалея сил. Кто? Чем? Запах, насытивший здесь влажный воздух, частично отвечал на эти вопросы: то был крутой родственный дух.
Мать и подсвинки немедля показали, что надо делать: бросились в жидкую грязь, блаженно похрюкивая. За ними – поросята. В черном месиве они резвились и радовались так, будто достигли всего в жизни. Подражая старшим, временами вылезали на рыхлую сушу и терли бока о стволы.
Здесь, возле благодатной купальни, произошло воссоединение описываемого семейства с другим стадом. Встретились две мамаши и не смогли расстаться: в компании веселей. Всем гуртом они произвели ужасную сумятицу, не обошедшуюся без стычек. Брызги грязи летели кругом.
Гурт, взбивая пыль звериной тропы, с глухим топотом следовал в направлении, хорошо известном старым свиньям. Прогулка, впрочем, не была дальней и утомительной, ведь с поросятами особо не попутешествуешь. К тому же дикие свиньи вообще предпочитают держаться в знакомых местах. Летом они (даже без ненадежного в пути молодняка) лишь иногда (и только за хорошим угощением) решаются преодолеть пяток-десяток километров. Тридцатикилометровые марши – редкость.
В пути было много развлечений, но недосчитались одного поросенка. Выказав задатки будущего аутсайдера, главный герой нашего рассказа решил продлить прекрасное мгновение и, когда родня его удалялась, еще нежился в благоуханной жидкости. Лишь только затих вдали шум свинячьей компании, смелый любитель одиночества замер – это была врожденная детская реакция на опасность и пугающую тишину.
Так бы, возможно, и сидел он, коченея, но вдруг перед ним возникло мрачное взъерошенное клыкастое видение. Оно, вздернув пятачок, с шумом вдохнуло воздух, но в обилии оставленных гуртом запахов не различило такой мелочи, как живой поросенок. Огромное (килограммов на двести, а может, и триста) тело плюхнулось в жижу. И конечно, согласно законам физики вытеснило из нее начинающего аутсайдера, который тут же со всех ног бросился наутек.
Нарушение тишины и субординации (приветствовать старого вепря тылом – неслыханная невоспитанность) привело кабана в действительную (а возможно, показную) ярость, и он, выбравшись на берег, поскакал в погоню.
Впрочем, набитый желудями желудок склонял его к благодушию, так что минутный гнев обернулся тем, что, припугнув молокососа, кабан вернулся к прерванной процедуре.
Это была встреча отца с сыном.
«В течение нескольких лет численность кабана может упасть в десятки раз и возрасти в два-три раза» (профессор А. Г. Банников).
Другая произошла в ноябре…
За лето и осень гурт потерял четырех поросят и одного подсвинча. Две слабенькие и, видно, чем-то больные самочки (они вечно отставали) и слишком резвый подсвинок, который сломал ногу, достались на прокорм волчьему семейству. Два других поросенка пропали без вести. Эти, возможно, и не погибли, а, заблудившись, пристали к чужому стаду, где их приняли как своих. Правдивые охотники (А. А. Черкасов называет их «достоверными охотниками») рассказывают, что возле одной матки кормятся иногда по шестнадцати поросят. Вряд ли все они ее кровные.
Подсвинки-кабанчики ростом почти догнали матерей, и малыши-сеголетки, навсегда простившись с полосатостью, уже не были малышами. «Наш» поросенок далеко обогнал в необъявленном соревновании за лучшие нормы прироста братьев и сестер. Но даже самая плохонькая свинка потянула бы не меньше пуда.
Снег не выпадал. Приступы морозов сковали землю – явление весьма неприятное, затруднившее роющую деятельность свиней. В поисках желудей, орехов, опадышей диких груш и яблонь и прочей подоспевшей снеди гурт рыскал ночи напролет, а при возможности и утром, и вечером, и днем. Опыт старших и врожденный инстинкт стимулировали великолепный темп в деле подготовки к зиме. Есть побольше и жиреть для свиней действительно дело. И очень важное. Жир под кожей – первая линия обороны против зимнего холода и голода.
Холодным утром в конце ноября старая свинья, возглавлявшая гурт, наткнулась на разлитое по тропе нечто желтое. Она шарахнулась, странно возбужденная. Стадо, ломая сучья, понеслось прочь с привычного пути.
Но желтые, пенистые «любовные письма» попадались все чаще и в разных местах. Стадо, словно то, библейское, в которое вошли бесы, будто обезумело и блуждало, взбудораженное неведомым волнением, по самым бессмысленным и опасным маршрутам.
Поросята, ничего не понимавшие, тем не менее были заражены всеобщим беспокойством. Похоже, какие-то новые законы меняли привычное течение их жизни.
И вот явился гость, правда, пока лишь обыкновенный молодой секач, такой же, как и те, что и прежде нередко приходили к стаду на летних жировках, не вызывая при этом никакой встречной помпы. Но теперь он выглядел несколько страшновато. Шерсть на хребте топорщилась, глазки воинственно горели. Секач попытался отогнать от гурта кабанов-недорослей. Но, конечно, никто не хотел расставаться с семьей, все жались к бокам матерей.
События развивались на болотистой поляне: по ее краям возвышался неплотный лес могучих деревьев, а в центре торчал небольшой островок кустарника, к которому преследователю удалось прижать стадо. Но только этим и ограничился его успех.
Вдруг откуда-то вынеслась темная ощетиненная туша. Молча летела она прямо на молодого секача, но тот словно ждал нападения, про себя удивляясь, почему оно до сих пор не свершилось, и, не медля ни секунды, не протестуя ни звуком, умчался.