Этот протест, кажется, написан кровью автора. «Восемь долгих месяцев, — писал Миранда, — я молчал, похороненный в темнице, закованный в кандалы. Я видел, как такая же участь постигла многих людей самых различных сословий и положений. Я видел трагические и скорбные сцены. Неописуемые страдания закалили мой дух. Теперь я знаю, что в результате очевидного нарушения подписанных пактов народ Венесуэлы стонет под невыносимым гнетом тяжелых оков. Настало время, чтобы я взялся за перо и во имя чести испанской нации, благополучия этих провинций и моей ответственности перед ними выступил в защиту их священных и нерушимых прав».
Миранда перечисляет предательские действия Монтеверде, преступно нарушившего данное им обещание не преследовать и не мстить никому за патриотические убеждения.
Миранда напоминал, что новые власти Каракаса торжественно присягнули на верность принятой испанскими кортесами конституции, наделявшей как жителей Испании, так и колоний демократическими правами. Казалось бы, после этого венесуэльцы были вправе ожидать, что их перестанут преследовать и мучить, что ворота тюрем откроются и узники обретут свободу. Вместо этого террор еще более усилился, и новые сотни ни в чем не повинных людей были брошены за тюремную решетку.
Не подлежит сомнению, утверждал Миранда, что власти Каракаса нарушили не только условия капитуляции, но и саму испанскую конституцию. Он ничего не просил для себя, но требовал, чтобы была восстановлена справедливость по отношению к его соотечественникам, он требовал немедленного освобождения всех незаконно арестованных.
«Я должен возвысить свой голос в защиту жителей Венесуэлы, — гордо заявляет судьям Миранда, — ибо мое молчание могло бы быть истолковано как согласие с совершаемыми преступлениями, и я потерял бы уважение всего мира».
В этом документе нет ни униженных просьб, ни жалоб, ни притворного раскаяния. Протест Миранды пронизан благородным негодованием человека, обманутого коварным испанским кондотьером. Не случайно Миранда адресует его Аудиенсии, а не Монтеверде. Разве Миранда может ожидать от того, кто сам растоптал свою честь, восстановления справедливости? Но Аудиенсия, хотя и была в неладах с Монтеверде, считая его выскочкой и проходимцем, похоронила протест Миранды в недрах своих архивов, откуда его извлекли на свет божий почти столетие спустя венесуэльские историки.
А как реагировал Монтеверде на протест Миранды? Он признавался своим приближенным:
— Я бы его расстрелял, если бы не опасался, что это вызовет восстание его дружков.
Но генерал — капитану следовало опасаться и многого другого. В первую очередь Боливара, войска которого форсированным маршем приближались и столице. В начале июня 1813 года нервы Монтеверде сдали, и он распорядился немедленно отправить Миранду в более надежное место — на остров Пуэрто-Рико. «4 июля глубокой ночью, — писал Миранда впоследствии, — меня с другим офицером, тоже заточенным в крепости Пуэрто-Кабельо, разбудили и, не дав даже попрощаться с нашими родными и близкими, спешно перевели на борт маленькой шхуны, которая доставила нас на Пуэрто — Рико. Когда мы спросили губернатора этого острова причину нашей высылки, он сообщил нам, что она была предпринята по приказу генерал-капитана Венесуэлы и что мы там останемся до получения новых указаний на наш счет».
Губернатор Пуэрто-Рико Сальвадор Менендес весьма доброжелательно отнесся к своему узнику. Он приказал снять с него кандалы, улучшил его питание. Миранда, чуть оправившись, попросил бумаги и чернил, и вновь взялся за сочинительство. На этот раз он писал пространное послание в адрес испанских кортесов, продолжавших заседать в Кадисе. В нем Миранда вновь обвинил Монтеверде в нарушении соглашения о капитуляции и в надругательстве над испанской конституцией, что выразилось в установлении диктаторского режима в Венесуэле. Миранда заявлял, что он, подобно «истинному либералу» — либералами называли себя прогрессивные члены кортесов, — хотел бы видеть торжество «подлинной свободы» как в Европе, так и в Америке.
Послание Миранды, датированное 30 июня 1813 года, было получено кортесами в сентябре и направлено на рассмотрение различных комиссий, которые так и не удосужились ознакомиться с ним.
Миранда написал из Пуэрто-Рико еще несколько мемориалов в Кадис, но ни на один из них не получил ответа. Вернее, ответ пришел, но весьма своеобразный, в виде приказа направить опасного «государственного преступника» Миранду в Испанию. Этот приказ был выполнен Мелендесом в конце 1813 года, а 8 января кадисская газета «Редактор хенераль» сообщила своим читателям, что в тюрьму Ла-Каррака доставлен знаменитый конспиратор дон Франсиско де Миранда. Этот особо важный «государственный преступник» заключен в подвальную камеру павильона Четырех башен, где он «посажен на цепь» — на него был надет железный ошейник, прикованный цепью к стене.