Картинка была настолько четкой, что я видел капли запекшейся крови, оставшиеся на одежде после допроса. Проверка на ведьму была чудовищной, людям связывали руки и ноги, привязывали к шее камень, и бросали в воду. Они считали, что если при таком раскладе осужденная выживает - значит, ведьма и ее ждет костер…
В голове снова зашумело. Видение развеялось. На смену ему в мое сознание ворвался тихий, женский плач. Я распахнул глаза, ища источник звука, но в часовне никого не было. Плач переходил во всхлипы, а я припадал к стенам, пытаясь понять, откуда исходит этот звук и, не найдя ничего, прислонился к статуе Архангела Михаила. На удивление звук стал четче. Сразу вспомнились слова Мораиса: “Прислушайся к тому, что скажет тебе ангел”... Так вот о чем он мне говорил! Я стал простукивать статую, но так ничего не найдя бросился в обитель.
- Кто ведет учет узников? - сходу спросил я у дежурного брата, а тот подпрыгнул от неожиданности. Глаза священнослужителя забегали. Будет врать. - Писарь! Второй этаж, последняя келья, в самом конце коридора.
Дежурный был белее мела, а я почти бежал на второй этаж к нужной келье.
- Вставай! - рявкнул я, подходя к кровати писаря, чтобы поговорить, но там никого не было.
Я осмотрел келью в поисках владельца, и, так не найдя его, снова направился вниз. Дежурный стоял на коленях и молился богу. В несколько шагов я оказался возле него и поднял его за грудки.
- Где он? - рявкнул я, глядя на дрожащего служителя, а тот что-то невнятно пробормотал, - Говори!
- Ты кого-то потерял, святой? - раздался за спиной голос епископа, - Отпусти его. Может я смогу тебе помочь?
Я поставил дежурного на место, и медленно развернулся к епископу.
- Кто из узников сейчас находится в обители? - я сделал шаг навстречу святому отцу, а тот лишь улыбнулся мне. - И где писарь?
- Все, что ты приказал: родители двух девочек, Альвева и двое инквизиторов - развел руками епископ, выдержав мой взгляд. - Писарь в молельном зале. Его давно мучает бессонница, сын мой. Идем, за время твоего отсутствия, святой, орден продвинулся далеко вперед, и тебе многое предстоит узнать. Но не сейчас. Скажи, Антоний, у тебя все готово к казни?
Я отрицательно покачал головой. И правда, я совсем забросил свои обязанности…
- Святой отец, а когда здесь появилась Альвева? - спросил я, чтобы в будущем уточнить у Мораиса когда он начал слышать голоса, - И как давно длится расследование?
- Пару недель назад, - задумчиво произнес святой отец, замедляя шаг. - Расследование о пропаже детей длилось с весны, сын мой. Ведьма хитра и изворотлива. Орден долго не мог вычислить ее. Но, благодаря господу нашему, мы смогли это сделать. Тебя тревожит результат расследования?
Я думал совершенно о своем. О том странном плаче, о Сэне с Софой, меня тревожило как они добрались до избушки, поэтому ответил епископу слегка отстраненно.
- Нет, святой отец. Прошу меня простить, но мне нужно все подготовить. - откланялся я, понимая, что не готов в такой растерянности вступать в полемику, - Но сначала, я бы хотел поговорить с ними.
- С божьей помощью, - благословил меня епископ, и я, поклонившись, направился в сторону каземат. - Вот ключи от подземелий. Будь осторожен, святой, ступени старые и скользкие. Пусть господь бережет тебя.
Подземелье встретило меня сыростью и крысами. Те, кто меня интересовали, были в первых камерах. Я посмотрел на потолок. По моим расчетам, мы находимся под лестницей, что ведет в обитель, но никак не под часовней. Я нахмурился, понимая, что казематы углубляются еще дальше. Я взял факел и пошел вдоль камер. Танцующее пламя выхватывало из темноты сырые стены и грязь, но прохода я не видел.
- Как странно, - прошептал я, дотрагиваясь до стены и пытаясь ее простучать. Тупик. Стена глухая. - Как же такое может быть?
В полной задумчивости я вернулся к камерам и отпер первую. За ней оказались родители Иды и Томасины. Они вздрогнули, когда я вошел к ним.
- Пощадите, - пискнула мать Томасины и сильнее прижалась к мужу, - Но нашим остальным детям было нечего есть… А если с нами что-то случится - то они умрут от голода.
- Мы раскаиваемся, - плакала мать Иды, а отец крестился и не переставая молился, - Мы не хотим в ад! Святой, отпусти нам грехи! Нам страшно…
Я смотрел на затравленных жизнью и страхом людей и пытался отыскать в своей душе хотя бы крупицы жалости к ним, понимая, что ее нет.
- Детей орден заберет себе! - отчеканил я, а женщины завыли, взывая ко мне и к господу, - В ад или в рай - решать не мне. Лишь встретившись со Святым Петром - узнаете куда вам предначертано!
Я смотрел на них, и не понимал. Как можно отдать свое дитя, господне чудо, дарованное не всем, в черные руки на убийство? Я, как и все инквизиторы, лишен возможности иметь семью, воспитывать своих детей. Наш выбор служение богу и посвящение жизни - быть его левой, карающей рукой. Я понимал, что поддался гневу, одному из гнуснейших человеческих пороков, но ненавидел их. Ненавидел, и, ,наверное, в чем-то завидовал.
- А у вас есть дети? - мать Томасины предприняла еще одну попытку поговорить со мной, а я бросил на нее гневный взгляд, - Святой Антоний?
- Я - инквизитор. Мой долг служить господу и посвятить ему всю свою жизнь, - вполне спокойно ответил я, зная, что разговариваю с обреченными. - Кто если не я, и не такие, как я очистить мир от скверны? От вас?
Женщины снова заскулили и прижались к мужьям. Они знали, что требовать помилования и молить о нем - бессмысленно. Их ждал костер, как и всех остальных, приведенных сюда по моему приказу. Я вышел из кельи, запирая ее и направляясь к следующей.
- Альвева, - позвал я через маленькое окно в двери, через которое увидел девушку с безжизненным взглядом, смотрящую в одну точку, - Альвева, ты хочешь исповедаться?
Девушка молчала. Я позвал ее еще несколько раз, но она даже не повернула голову, хотя прекрасно меня слышала. Я двинулся к последней камере, утешая себя мыслью о том, что я не могу всех спасти, как бы не хотел этого.
- Святой! - припал к двери один из братства. Он смотрел на меня умоляющим взглядом. Я жестом приказал ему отойди от двери. И вошел сам. Второй инквизитор сидел с отрешенным видом и что-то бормотал себе под нос, обнимая себя и раскачиваясь: “Господь меня любит!”. - Он сошел с ума, когда узнал, что нас сожгут сегодня. Святой, скажи, за что? Мы лишь собрали те знания, что получали по крупицам, путешествуя по миру.
- Ложь - это тоже грех. Все, что бы вы не говорили или писали, как инквизиторы должны проверять лично, - вздохнул я, понимая, что им это уже не пригодиться, - Я понимаю, почему вы написали этот трактат. Вас охватила жадность, возможность легкого обогащения и наживы, но никак истины и правда.
Инквизитор опустил глаза, встал на колени и прислонился лбом к моим ногам.
- Отчитай меня, святой, - тихо попросил инквизитор. - Знаешь, в какой-то мере, я рад, что получилось именно так. Всю жизнь жить в страхе, что обман раскроется, и нас все равно сожгут… Лучше страшный конец, Антоний, чем бесконечный ужас.
Я читал молитву, но мысли были далеко отсюда. Я нервничал и волновался. Меня не отпускало беспокойство за ведьму. Когда она успела занять все мои мысли? Как я мог упустить этот момент? Я сам грешен,господи! Помоги мне и спаси мою душу! Отчитав инквизитора, я направился в свою келью, чтобы составить протоколы и подготовить обвинение для казни. Семь протоколов - семь костров.