— Нет! Я редко кого удостаиваю безусловным доверием, но когда это случается, то уже не имею обыкновения расспрашивать да выведывать. Ты откровенно сказал мне, что изгнало тебя из отечества, и с меня этого довольно. Но, очевидно, иной раз ты вращался в довольно сомнительном обществе, и, я думаю, тебе пора покончить с этим.
Лицо молодого человека омрачилось, и в его голосе зазвучало сдержанное волнение.
— Да, пора! Я сам чувствовал, что дичаю и этой обстановке, но ничего не мог сделать; у меня не было никакого иного способа добывать себе хлеб, а надо было жить. Кто знает, что вышло бы из меня, если бы вы вовремя не протянули мне руки и не вытащили из ямы! Я не умею выражать свою благодарность многословными речами, но надеюсь доказать ее когда-нибудь на деле.
— Хорошо, хорошо, — остановил его Зоннек, — тебе представится для этого немало случаев во время экспедиции. Теперь я знаю, по крайней мере, откуда у тебя такая безумная манера ездить. Но я раз и навсегда запрещаю тебе эти фокусы; я решительно не признаю за тобой права ломать себе шею уже здесь, в Каире. Со временем склонность к таким глупостям пропадет сама собой; когда человек окружен опасностями и ежедневно должен бороться за свою жизнь, он уже не рискует ею так легкомысленно из простого тщеславия.
— Вы не можете себе представить, как меня тянет вдаль! — с увлечением воскликнул Рейнгард. — Когда, наконец, мы тронемся в путь?
— Как только в моем распоряжении будут нужные люди и средства, а до того времени может пройти несколько недель. Меня и самого это не радует, потому что мы теряем лучшее время для путешествия. Но для тебя в Каире все еще ново, ты должен быть просто опьянен массой впечатлений, а после сегодняшнего подвига ты будешь к тому же иметь успех в обществе, особенно у женщин.
При последних словах прежний пытливый взгляд остановился на лице молодого человека, но тот с досадой откинул голову назад, и углы его губ презрительно опустились.
— Зачем мне женщины? Меня тянет вдаль. Здесь все еще так по-европейски, так проникнуто цивилизацией, здесь человека связывают тысячи правил приличий, ограничений и условностей; когда же я гляжу вон с тех холмов на необъятную, безграничную пустыню, то мне кажется, что только там, в бесконечной дали, я найду свободу и счастье!
При этом бурном порыве по лицу Зоннека пробежала улыбка, но он серьезно ответил:
— Ты еще научишься довольствоваться малым. Условности и ограничения существуют везде, а безграничная свобода не есть счастье. Наступит время, когда человек с удовольствием отдал бы ее за… Но что толку читать нравоучения! Такая горячая двадцатичетырехлетняя голова, как твоя, не верит тому, что говорят опытные люди; она думает, что знает все лучше других. Тебя научит сама жизнь, а пока я — твой ментор и буду заботиться, чтобы ты не был излишне сумасбродным.
Толпа пришла в движение: бега, последний номер программы, закончились. Зрители начали расходиться, и трибуны опустели.
Осмар с дочерью уже сидел в экипаже. У его подножки стоял лорд Марвуд и довольно многословно прощался с молодой девушкой. К сожалению, он не мог не заметить, что она очень рассеянна и едва слушает его; она как будто искала кого-то в толпе и, очевидно, нашла, потому что ее темные глаза вдруг заблестели, и легкий румянец окрасил ее прелестное личико. Френсис повернул голову по направлению ее взгляда; там стоял Зоннек с Эрвальдом, и оба кланялись. Молодой лорд внезапно оборвал разговор и с холодным поклоном удалился. Авантюрист, на которого он смотрел с таким аристократическим пренебрежением, был ему до сих пор только неприятен, теперь же ему почти начинало казаться, что он может стать и опасен.
2
— Позвольте представиться, доктор! Правда, вы — врач, но господин Зоннек говорит, что вы — все-таки хороший человек, и я надеюсь, что это — правда; вы в самом деле не кажетесь плохим.
Доктор Вальтер, к которому была обращена эта удивительная речь, слегка поклонился двум дамам, только что вошедшим в его кабинет, и ответил, сдерживая улыбку:
— Могу вас уверить, я, действительно, неплохой человек. К сожалению, вы, очевидно, заранее расположены во всех моих коллегах видеть плохих людей.
— Я приучена! — выразительно проговорила дама. — Но, как я уже сказала, у вас не злой и вполне человеческий вид, да, кроме того, вы — немец и потому не захотите обижать своих соотечественниц, беспомощных, беззащитных женщин, которых судьба забросила в эту мерзкую страну пустынь.
Собственно говоря, эпитеты «беспомощная» и «беззащитная» не подходили к внешности говорящей дамы, уже довольно пожилой женщины. Вся в черном, с чудовищным зонтиком в руках, она ничуть не напоминала особы, нуждающейся в чьей-либо защите. Это была высокая, худая женщина с резкими чертами и весьма энергичным выражением лица. Вторая дама, молодая, хрупкая и миниатюрная, с миловидным, немного бледным личиком, белокурыми волосами и светлыми глазами, тоже была в трауре. Она имела в высшей степени робкий, запуганный вид и старалась держаться поближе к своей спутнице, как будто ища у нее поддержки.