Выбрать главу

Словами Харта писатель рассказывает о том, что традиция плотно входила в религиозные каноны и что она исчезла, не просуществовав и двух тысячелетий. Почему? Этого, якобы, никто не знает. Скорее всего, не знает сам Коэльо. И вследствие этого он умалчивает также о причинах возникновения странной сексуальной традиции из далёкого прошлого.

Сконструирована загадка. Но она не таит ничего неизвестного.

Рухнула, как не оправдавшая себя, одна из первых постродовых, ещё близкая к матриархату, модель устройства семьи. Этой моделью предусматривалось вводить в семью в качестве жены только одну женщину – для старшего из сыновей. Другие могли по старшинству претендовать на неё, как на жену себе, только ввиду смерти женатого. И по-иному жениться не имели права. Поскольку же в древних обществах весьма низкой была продолжительность жизни, не более тридцати – тридцати пяти лет, то многие бедолаги холостяки просто умирали, не дождавшись желаемой очереди. К этому надо ещё добавить, что успешное возвышение государственности, то есть упорядочение архаичных укладов происходило тогда преимущественно через завоевания, через войны, в которых то ли на полях сражений, то ли в плену гибло всё больше мужчин.

Масса женщин оказывалась незамужней. Новое, чем мы живём сейчас, только ещё должно было придти на смену. И как раз в тот период страшно упала рождаемость.

Со стороны религий, где, кстати, божествам-женщинам, как и земным женщинам часто отводились главенствующие роли, зазвучала тревога, и возник обычай, соответствующий тогдашним примитивным верованиям: женщину стали осуждать и стыдить, а кое-где и преследовать и карать – за незачатие.

Явление отдачи первому встречному было массовым и, с нашей, сегодняшней точки зрения, походило на всеобщую анархобордель. Но это не было проституцией! Женщина не претендовала ни на какую мзду, наоборот, когда её предложение себя оказывалось принятым, ей самой позволялось осыпать избранника благодарностями и благами…

На что только не приходится идти ради приличной литературной завязи!

Сама героиня романа, проститутка Мария, выслушав речи Харта, записала в своём дневнике: «Мне плевать, считалось ли когда-нибудь моё ремесло священным или нет, но я его ненавижу». Этим она ясно показала, в какой мере её наставник и как современный человек, и как мужчина, и как художественный образ выдуман писателем. Поскольку проституция в её новейшем виде штука не из тех, которые можно преподносить то ли как безобидные, то ли как достойные всё более широкого распространения. Несмотря на глубокомысленные отсылки к древностям.

Здесь нелучшее сводится к тому, что в романе Харт – одна из центральных фигур. Ему явно недостаёт свежайших знаний. В частности, о том, откуда и при каких условиях берётся и копится противоречивое и многоликое в женщине, в женской природе. Читатель вправе не доверять и ему, и, значит, всей концепции книги…

Далеко уже завели человечество несоразмерные с существующей мировой духовностью многочисленные творческие амбиции, которые плещутся под черепными коробками современных подвижников, претендующих называться гениями.

Эти представители новой генерации поисковиков, распираемые неуёмной смелостью в изобразительных интерпретациях, уже, бывает, легко перешагивают через хорошо всем известные условности в оценках существующих идей и теорий, исторических событий и исторических лиц, традиций, религиозных догматов и проч. Им часто всё нипочём.

Объяснение этому не столь уж и сложное: современная цивилизация всё дальше отодвигается от запретов того, где могут попираться наши потребности и наши представления, особенно же потребности и представления в эстетическом – сфере, которая и всегда раньше стремилась заявлять о своём естественном праве быть максимально свободной в изображениях реального. Это её назначение настолько величественно и заманчиво, что люди, будто заворожённые, не сумели пока придать ему упорядоченную значимость; до сих пор оно остаётся зыбким и не уложено в хорошо осознаваемую человеком зависимость. Слово «максимально» вполне безвинно и как бы по-детски меняют на слово «абсолютно». После чего манипуляции в творчестве лишаются не только ориентиров, но и основ; им остаётся одно – постоянно ронять себя, заваливаться, рушиться…