Если я соглашусь, то, значит, поддержу его, а это не что иное как одобрение его позиции, противоречащей делу, которым он занят. Не годится. Мы же не в детской игре, где поддавки используются, чтобы необидно стимулировать сообразительность у ребёнка.
Поражало то, что, как и заявил Солодовников, тема оказалась и очень простой, и очень сложной одновременно. Простой для него – поскольку он её уже практически успел и развить, и чуть ли не закрыть. Нет необходимости! А для меня она чересчур сложная. Поскольку я был вынужден рассуждать не со знанием дела и обстоятельств, а вообще, отвлечённо, и я не могу, не готов поставить точку на обсуждении исключительно из незнания или из банальных представлений.
Что я под необходимостью должен иметь в виду, что подразумевать в ней?
Я не знал, как выйти из неприятной для меня ситуации. Привести в пример свою работу в качестве сборщика новостей? Когда-то сфера бытового и политического оповещения в государстве тоже ведь была цельной. Её главными действующими лицами были посыльные, вестовые и глашатаи. Потом появились почта, газеты, телефон, агентства, радио, телевидение, теперь вот ещё интернет. Но что я скажу Владимиру Петровичу? Что новости, перемещение которых приобрело широчайший размах, хоть и предусмотрены, но необходимости в них уже нет? Нелепость. Учитель вправе сказать, что я мелю чепуху. Однако, что же с географией? Я не услышал каких-то особенных доводов, почему её надо называть пустой, а меня уже вроде как прижали к стене. Доводы могут, наверное, быть и поотчётливее тезиса о туманной необходимости…
– Всё-таки…– промямлил я, не вполне уверенный, что имею в виду что-нибудь по существу.
Наступила пауза, которая могла значить окончание встречи. Нельзя было этого допустить: ещё когда будет случай вызвать столь оригинального человека на подобный обстоятельный разговор?
– А почему вам нужно считаться с мнением Алёши Горшкова? – Я мало-помалу начинал выпутываться из паутины, будто в плотный узел стянувшей мои мысли, когда Солодовников так легко стушевал меня мало что прояснявшим, взятым, скорее всего, от потолка императивом.
– Алёша был моим лучшим учеником. Ещё задолго до окончания школы он воспринял мои тогдашние восторги по поводу предмета географии. Было такое со мной, к сожалению. Много лет уже прошло. Парень с моего одобрения закончил географический факультет, плавал на исследовательском судне, подбирался к научной карьере. Напутешествовался вдоволь, навидался всякого, и когда уже потёртым я встретил его, тут-то и узнал, что он разочарован. «Вот смотрите, – сказал он мне, – что я нашёл на морском дне, когда мы искали какую-то очередную Атлантиду». Вынул из кармана и протянул мне курительную трубку непонятного срока изготовления, из дерева, растущего, как он сказал, то ли в Аргентине, то ли в Бразилии. Вещица пустяковая, не нужная ни ему, ни мне, так как оба мы некурящие. «Это всё, с чем возвращаюсь, – говорит. – Больше с географией, с той, которую изучал у вас и в вузе, я не дружу. Устал. Перспективы никакой». Упрекать не упрекал, но я остро воспринял его озабоченность и поверил ему. Пустое дело. Он прав на сто процентов.
– Как же вы учите ребят сейчас? Не верить в то, что делаешь, должно быть, переносить такое нелегко. Я вам сочувствую.
– Мне скверно, стыдно, и нечем утешиться, кроме…
– А другим делом вы заняться не пробовали?
– Что тут сказать? Поздно. И склонностей у меня ни к чему, кроме учительства, нет. Теперь уж как-нибудь до пенсии.
– Горестная повесть.
– Горько не только мне, но и ребятам, понимающим, что я худший из учителей. Часть выпускников, ставших дипломированными географами, уходит на сторону сразу или едва оглядевшись, и таких всё больше. Бедный Алёша Горшков – представьте, он устроился в турагентство, сопровождает группы туристов в поездках по зарубежью как простой экскурсовод. И уже далеко не молод. Вот и вся цена его прежним стараниям и увлечению. Нет, я с выпивками уже не кончу, состояние пьянства как наказание мне. Я его заслужил. Простите…