Вечером они пили чай. Майкл предложил Маше, если она пожелает, называть его просто Мишей.
– Значит ты Михаил? – уточнила она приятные подробности.
– Михаил Михайлович Усов, если точнее, – достоверно представился он, улыбаясь и покачиваясь, потер своими большими руками себе глаза, – ну я привык, что друзья зовут меня просто Майклом.
– А что же твоя семья?
– Семья, семья, – нету никого, если так можно сказать…, – равнодушно проговорил он своими губами, а глаза его, утопические, недоговаривающие, ускользнули от Марии.
– Как нет никого? – переполошилась Маша, и чуть ли не зашло ее сердце.
– Ну как…? Конечно, родители есть. Но, видать я шибко разозлил их, что они выгнали меня из дома. Моя мама, которая гордится своими аристократическими корнями, отреклась от меня, за то, что я пью беспросыпно, упрекнув меня, что позорю их род, – оскорбленным голосом признался Майкл. – После этого я не мог остановиться… И раз никому не нужен, не мучался совестью. Выходит, приехал сюда к приятелю, неотъемлемо полоскаться в трясине.
– Ты и сейчас обижаешься на маму?
– Не знаю…, – ответил Миша, – где-то я сам виноват может… Я не мог справиться с сосущим чувством, где-то вот здесь, – указал он жестом на свой кадык. – Утром просыпаюсь, и уже сосет, на мозг давит. А я бессильный был против этого и мужества не хватало признаться себе, – выдал он, не кривя душой.
В эти минуты, она прониклась к нему, и от ее сердца протянулась к нему невидимая алая нить. Лицо непроизвольно запылало, – «от горячего чая» – подметила она про себя, смущенно сглотнув слюну, а произнесла тепло:
– Надо мириться!
– Я же, Маш закончил институт международных отношений, – приподнял он смуглую, черноволосую голову от пола и ворвавшись глядеть на Машу немигающим взглядом повествовал далее: – А в общежитии контингент разный, студенты со всего света, там и приобщился к выпивке, а как получил диплом, так сорвался окончательно. Мои родители живут в Москве, и отец запланировал меня к себе пристроить, а я вот, поступил подло. Взял и уехал к бабушке с дедушкой, а тут старые друзья, ну соответственно и выпивка. Каждый день врал родителям, что скоро буду и деньги выпрашивал. Стыдно за самого себя.
– Сколько тебе?
– Двадцать шесть, в декабре мне двадцать семь исполнится.
– Прости себя за все, родителей и непременно попроси у них прощения, – поддержала его Маша, советом.
– Спасибо что выслушала, так и сделаю…, – откликнулась его душа, подхватившая алую ленту и лицо озарилось дружеской улыбкой.
– Пожалуйста, ну, мне кажется, что пора спать. Мне завтра на работу, – напомнила она и в глазах замерцал сон.
– Засиделись мы… конечно. Ты ложись на своей кровати, а я на полу лягу, мне не привыкать.
– Пошли тогда стелиться?
– Пошли.
На следующий день, Маша рано утром ушла на работу, оставляя Майкла на собственное попечение. Утро медленно редело, наполняясь светом, не обернувшись к обеду полным превосходством. Солнце запротестовало и не соизволило показалось, прячась за тучными портьерами.
20
Майкл открыл веки, а вслед за ним тут как тут, проснулось и тело, сладко потягивающееся под одеялом в милом цветастом пододеяльнике. Пройдясь глазами по знакомой обстановке, с задернутыми шторами, что пропускали струйку приглушенного уличного просвета, он прочувствовал совершенную радость. А на душе освобождение от мук и сомнений, и так примечательно выспался, впервые за несколько лет. Здравая, светлая голова легкая в мыслях, задышала вместе с телом в унисон. Жизнь в нем забила ключом с новой силой, верою в будущее и свои силы.
После завтрака он дошел до пожелтевшего жасминного куста, за которым его приятель, Лелик Мартынов, восседавший за самодельным столом, предназначенным для игры в домино, уселся накатить с такими же собутыльниками, каким он и сам являлся.
– Что отмечаете? – раздался бархатный баритон Майкла, и подмерзшие жасминовые листочки подлетели к общему столику, около которого вытоптали да безжизненного состояния землю. Теперь там и муравья не встретишь, в хорошую погоду.
– Отмечаем крутой моцик! – слащавым голосом признался Лелик, сидящий спиной к вопрошающему, облизывая губы в предвкушении удовольствия, от непочатой бутылки.
– Гонщик вернулся за ним! – произнес Майкл, как заклинание.
– Ты живой? – удивился Лелик, не поверив своему скептическому взгляду, приметив дружка из прошлого.
– Восстал из ада! – просветил его Миша, пройдясь по другу из недалекого прошлого шальными черными глазами.