- Лучше? Нет, не лучше. Я подчеркиваю - не лучше. Я бы даже сказал хуже. Посмотрите: опять розы, любовь, запах женских волос... Ну, куда это годится.
- Как куда? Что же вам нужно? - спросил Толя.
- Что нужно? Вы хотите знать, что нужно? - заволновался редактор. - Вот я вам сейчас прочту наши стихи. Они, правда, без рифмы, это своеобразная поэзия! Я прочту - и вы поймете, что нам нужно. Я подчеркиваю - вы поймете.
Абрам Максимович сгреб рукой кучу газет на столе и начал быстро читать:
"Договор с текстильщиками подписан.
За хлопок! За качество продукции!
400 тысяч московских текстильщиков шлют пламенный
привет хлопкоробам Таджикистана.
Для борьбы с малярией в пределы Пархарского и
Дехкан-Арыкского джамагатов направлен
противомалярийный отряд в составе 6 врачей и 12 лиц
среднего медперсонала".
Абрам Максимович вытер платком лоб.
- Вот, молодой человек. Понятно вам, чем живет сейчас наша газета? Я не говорю - стишки тоже хорошая вещь, но сейчас - я подчеркиваю - сейчас сочинения на тему о луне и сирени нам не подойдут.
- Там не о сирени, - попробовал возразить Толя.
- Ну, не о сирени, так о чем-нибудь другом. Все равно. Но вы пишите. Я подчеркиваю - пишите. Может, что и выйдет. Пока.
А когда за Толей закрылась дверь, Абрам Максимович с возмущением сказал вошедшему секретарю:
- Чорт знает что такое! Какой-то шизофреник шляется со своими стихами. Только время отнимает.
Толя похудел, осунулся. Он не спал ночами. Его грызла злоба. Он ругался, исписывал тетради, рвал их, разбрасывая обрывки по комнате, и рифмовал без конца...
Толя пробовал бороться с собой, пытался бросить писать. Он старался вечерами не бывать дома, уходил к приятелям, шатался по парку. Но как только он приходил домой, то сразу же садился за стол на всю ночь - писать...
Прошел месяц. Толя переписал в чистую тетрадь новые стихи, пошел к редактору.
Абрам Максимович был не один. В комнате сидели какие-то молодые люди. Они курили и говорили так громко, будто старались перекричать друг друга. Абрам Максимович разговаривал с молодым человеком в запыленном кожаном пальто и с автомобильными очками на фуражке. Когда Толя вошел в комнату, редактор поморщился и поправил съехавшие на бок очки. Толя нерешительно подошел к столу.
- Опять принесли? - спросил редактор.
Толя кивнул головой и полез в карман.
- Положите, прочту, - сухо сказал Абрам Максимович и отвернулся, продолжая разговор с человеком в кожаном пальто.
Толя положил рукопись, постоял у стола, но редактор больше не обращал на него внимания.
Тихо, стараясь не скрипнуть дверью, он вышел из комнаты.
Несколько дней Толя прожил в ожидании. Он надеялся, что редактор вызовет его и скажет, наконец, что стихи прекрасны. Но шел день за днем, а редактор молчал. Тогда Толя наскоро сочинил новые стихи и пошел в редакцию. Он не думал уже о славе, о том, что его стихи, возможно, будут изучаться в школах, что их, наверное, будут декламировать на концертах, писать о них статьи в журналах. Нет, он мечтал лишь о том, чтобы хоть один - пусть самый маленький стишок - был напечатан не на первой, а, пускай, на последней странице газеты, где-нибудь возле объявлений. Редактор казался ему злым духом, который не пускает поэта на путь славы.
Толя постучал в дверь и, не получив ответа, вошел в кабинет. Абрам Максимович поднял голову и посмотрел твоими близорукими глазами. Вдруг лицо его перекосилось злобой, он вскочил с кресла, шлепнул по столу стопкой каких-то бумаг и закричал:
- Это опять вы! Опять! Чего вы таскаете ко мне свои стишки. Что вам нет другого места? Мне не до них! Где они? - Разбрасывая бумаги по столу, он начал искать стихи. - Вот они! Полюбуйтесь! Идет классовая борьба. Люди режут друг друга. Стреляют! А у него, я подчеркиваю, у него
Я хочу рассказать вам о грусти тоскливой,
О любви безнадежно больной...
- Это ваше? Я спрашиваю: это ваше?
- Мое... - пробормотал испуганный Толя.
- Уходите! Не мешайте мне работать! - снова крикнул Абрам Максимович.
Толя, красный от гнева и стыда, выскочил из кабинета.
Когда он вышел, редактор запер дверь на ключ. Передовая не выходила, он бился с ней два часа, ему мешали посетители, отвлекали телефонные звонки, а тут еще этот стихоплет. Чорт их носит!
Вечером редактору позвонили по телефону из горкома партии. Ему сообщили, что завтра утром нужно прислать в горком четырех заведующих отделами. Их направляют на посевную - на три месяца...
Абрам Максимович даже подпрыгнул в своем кресле.
- Это невозможно! Я подчеркиваю - это совершенно невозможно! - заорал он в трубку. - Кто же будет работать? Вам нужна газета или нет? Что, у гас нет других людей?
Ему сказали, что всех других уже разослали по районам. Редакцию не трогали, пока это было возможно. Сейчас уже невозможно.
Абрам Максимович позвонил в обком.
- Товарищ Якубов! Вы слыхали? Эти молодцы из горкома увели у меня четырех завотделами. Как увели? Умыканием. Знаете, как невест умыкают. Вам хорошо смеяться, а кто мне газету будет делать? Сам? Хорошенькое дело! Я и так сам ее делаю. Привлекать массы? Да, но массы на посевной. Тем лучше? Ах, товарищ Якубов, что вы со мной делаете.
Редактор еще долго вздыхал, охал, но заведующих отделами все-таки вызвал, предложил им получить зарплату и собираться в дорогу. Потом позвал секретаря и они вместе долго думали, как заполнить штат редакции, откуда взять людей. Позвонили в обком комсомола, но там сами только что хотели просить - редакции подходящих ребят на комсомольскую работу. Абрам Максимович чертыхнулся и повесил трубку. Ну и жизнь! Нет людей, хоть кричи! Ведь газету делать - не кирпичи таскать. Грамотных надо. С литературным, так сказать, дарованием. А такие на улице не валяются.
Абрам Максимович совсем разволновался. Уже три раза прибегали из типографии, а передовая все не выводила. Газета задерживалась. А тут еще сообщили, что сотрудник местного отдела Феоктист Модестович подобрал в пьяном виде на углу Ленинской и Комсомольской и отвезен в больницу.
Почему в больницу? Разве он болен? Он же пьян. Его надо везти домой. Новое дело! Редактору еще не хватало возиться с пьяными. Скажите секретарю, пусть пошлет извозчика. За чей счет? Хорошо, пусть за счет газеты. Да, передовая все-таки не закончена. И глубоко вздохнув, Абрам Максимович сел дописывать передовую. Но в голове не было ни единой мысли. Тогда он принялся наводить порядок на своем столе - авось за это время что-нибудь придет в голову. Перебирая бумаги он наткнулся на листок из тетради, внимательно прочел и замер на минуту, что-то соображая.
Потом редактор хлопнул рукой по столу так громко, что из соседней комнаты прибежал испуганный секретарь.
- Нет, вы посмотрите! - закричал Абрам Максимович. - Я подчеркиваю - вы посмотрите! Мы ищем грамотных людей, а они здесь, год носом у нас. Вот читайте!
Секретарь недоумевающе взял бумажку. На ней красивым почерком были написаны плохие стихи.
- Дубовые стишки, - сказал секретарь, прочитав первые четыре строки.
- Дело не в качестве древесины! - заорал Абрам Максимович. Написаны-то они грамотно, без ошибок! Значит, человек и заметку может написать. А там и фельетон. А там и подвал. Найдите его немедленно. Я подчеркиваю - немедленно.
Звезда Толи взлетела высоко. Он лег спать злой и разочарованный и совсем не ожидал, что завтра с утра курьер редакции будет бегать по городу и спрашивать, не знает ли кто-нибудь, где живет или работает Анатолий Пенский, такой высокий и красивый молодой человек. А когда найдет, то радостно схватит за руку, приведет в редакцию и скажет любезно улыбающемуся Абраму Максимовичу:
- Вот он. Нашел все-таки...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ
Наступила осень. Вечерами становилось прохладно, на город опускались туманы. Ночами вокруг столицы горели высокие, густые травы - их жгли, выгоняя злых, клыкастых кабанов. Все чаще срывались с гор холодные ветры, шумели в садах, гнали по улицам желтые листья.