И она в это верила, верила всей душой. И к черту, пусть это был лишь препарат, Марина старалась запомнить это чувство, чтобы не забыть, никогда об этом не забывать.
- Я не знала, что мне делать дальше, Боже мой, какой я была дурой. Пыталась тебе доказать, а что доказать, сама уже не помню и не понимаю, - Марина говорила, широко размахивая правой рукой, смахивая крупные слезинки с горящих глаз. - Ты требовал, чтобы я вылезала из воды, а я смеялась в ответ, говоря, что я для акул не представляю пищевой ценности. Как ты злился...
а потом я ничего не помню, не помню.
Она заплакала, закрыв лицо ладонями. Ее больше не смущала титановая рука, которой она никогда не позволяла себе дотрагиваться до своего лица, она ее больше не ощущала инородным объектом, уже не холодным, как раньше.
На последнем погружении группы она долго не вылезала из воды, делая вид, что изучает акваторию. Был теплый солнечный день, такое красивое море, насыщенное разноцветными обитателями прибрежных коралловых рифов. Она боялась, что после экзамена все и закончится, в голове крутился старый шаблон, о том, сколько уже таких же дурочек у него было.
Марина целенаправленно злила Костю, в тайне желая, что он, в конце концов, бросится к ней в море. Запутавшись в собственной игре, она не заметила, как
вдалеке блеснул белый плавник, вызвавший панику на борту катера, и неподдельный страх в его глазах.
Все произошло стремительно, без глупых игр. Акула атаковала ее снизу, яростно вцепившись в руку. Марина не кричала, до последнего пытаясь отбиться второй рукой.
Костя, уже снявший гидрокостюм, как был, бросился в воду, захватив с щита огромный рыбацкий нож. На палубу высыпалась команда, решая, можно ли загарпунить животное, но никто не сдвинулся с места, боясь попасть в Марину.
Море, покрасневшее от крови Марины, вскоре побагровело, Костя подплыл под хищника и, уже не видя ничего вокруг, быстро и мощно вспарывал акулу.
Потом была долгая, мучительная дорога на берег. Костя, единственный, кто смог перевязать ее, не отходил от нее ни на шаг, остальные боялись подойти близко, в страхе забившись по углам.
Долгие часы операции, ожидания, граничащего с безумием, когда каждый шорох за дверью одновременно и пугает, и обнадеживает. Его не страшило будущее разбирательство, он о нем и не думал. Конечно, в последствие он все же потерял эту работу, но это было не важно.
Оказавшись единственным знакомым Марины в этом городе, настоящих подруг не оказалось, разбежались по своим углам, родни не было, только дядя, и тот на далекой платформе, где-то в Тихом океане.
Костя тогда потратил почти все свои деньги, пришлось даже взять кредит, когда встал вопрос о выборе протеза. Всех поражала его странная щедрость, позже она тоже стала аргументом против него, косвенно доказывая вину в случившемся, припомнили ему и недопустимые личные связи, многое что припомнили, друзья-товарищи.
Подрабатывая, где только можно, он платил за ее лечение. Платил по кредиту, прося у банка отсрочки. Удивительно, но единственный, кто всегда шел навстречу был банк, но не стоит думать, что ростовщик оставался в накладе.
После смены на рыбзаводе, Костя бежал в больницу, всегда опаздывая в часы приема, извиняясь, растеряно пряча пропахшие рыбой руки, но его пускали, пускали как своего, это было негласное распоряжение главврача госпиталя, лично курирующего больную.
Марина, вся бледная, сильно похудевшая, терялась в белизне больничного белья, скрываясь под одеялом в те короткие ежедневные минуты их общения, стесняясь себя, боясь, что он ее такую точно бросит.
За эти полгода, проведенные в госпитале, не было никого ближе и роднее для нее. Был, конечно, родной дядя Павел, дядя Виктор, которого все звали не иначе, как Анатольич, такой же родной и любимый, но они были очень далеко, сильно переживали. И, Костя, уже родной, настоящий, близкий.
Строгие дяди, заочно познакомившиеся с Костей по видеосвязи, полностью ему доверяли. Анатольич, сразу прямо сказал: "Маринка, наконец-то настоящий мужик!".
Реабилитация, настройка и учеба жить с протезом. Учиться чувствовать его и передавать ему свои чувства. Полноценный киберпротез с собственной нейросетью, он стоил целое состояние. Марина все порывалась, обещала отдать все, до последнего рубля, Костя только смеялся в ответ, говоря, что она ему уже все оплатила, и даже больше.
Они жили вместе в маленькой квартирке, которую Костя купил, после того как продал свой дом на побережье и маленькую конторку по прокату катеров. Надо было начинать жизнь заново.
В один из осенних дней, когда Марина, стараясь быть полезной, наводила порядок в квартирке, Костя вернулся раньше, загадочно улыбаясь.
"Ты чего так рано? - спросила она его, нервно одергивая рукав кофты, пряча металлическую ладонь за спиной, она с любопытством глядела на него.
"Решил пораньше, вот, приготовь пока, а я в душ по-быстрому", - он передал ей пакет, из которого вкусно пахло свежеиспеченным хлебом, и побежал в ванную.
Из ванной он вышел переодетый, в чистой рубашке, побритый. Марина, таскавшая из тарелок принесенные им деликатесы, так и застыла, с полным ртом.
"А у меня нет платья", - расстроилась она, на что Костя улыбнулся, достав из-за спины легкое, голубое платье с длинными полупрозрачными рукавами. Чувствуя торжественность момента, она не стала долго себя упрашивать. Задержавшись правда у зеркала, рассматривая, не слишком ли блестит протез, но его не было видно за тонкой тканью, цвет платья оттенял его матовый блеск.
Путая глупые и неловкие слова, всегда, почему-то, всплывающие, вместо простых и нужных слов, Костя сделал ей предложение.
Свадьбы не было, на регистрацию пришел только главврач и хирург, больше друзей у них не осталось. Оба сироты, Костя и Марина не нуждались в них. Через месяц приехали дядя Павел и дядя Виктор, просоленные океаном, Марина даже поначалу ревновала их дружбе с Костей, уж больно быстро они сошлись.
Павел Сергеевич устроил их работать на станции. Марина продолжила обучение заочно и вскоре получила заветный диплом.
Завибрировал браслет. Марина вытерла слезы, ее время истекло.
- Я люблю тебя, не вздумай умирать, слышишь?
Кардиомонитор утвердительно пропищал. Марина засветилась, бросила последний любящий взгляд на, как ей показалось, порозовевшее лицо мужа, и выбежала из бокса.
- Ты долго, - сухо сказал Валерий, осматривая вернувшуюся Марину.
- Извини, я забылась.
- Как себя чувствуешь?
- Хорошо, все будет хорошо!
- Определенно. Завтра зайди ко мне, у меня где-то были остатки искусственной кожи, после обеда напылю.
- Не надо, спасибо, Валер.
- Как не надо?
- Мне этого больше не надо!
- Молодец, я давно от тебя этого ждал. Молодец, Марина. Уже поздно, иди спать. Снотворное нужно?
- Нет, я думаю, что и так усну. Мне кажется, что таблетка действует до сих пор!
- Это вряд ли.
- А я чувствую!
- Ты ничего не можешь чувствовать я дал тебе пустышку.
Красная панель выскочила на экране, запикала звуковая сигнализация, постепенно прибавляя громкость. Оператор снял оповещение и вызвал начальника смены.
- Андрей Михайлович, сработала сигнализация автоматической станции спасения. Обнаружен сигнал маяка в пятидесяти метрах от станции. Отправляем спасательную шлюпку?
Получив подтверждение, оператор дал указание станции спасения, на соседнем экране появилась картинка с передней камеры спасательной шлюпки, выходящей из дока.
- Чей маяк выяснил? - спросил Михалыч оператора, запыхавшись от бега.
- Нет, маяк не именной, - ответил он, пристально всматриваясь в трансляцию.
- Ну что ж, поглядим, - Михалыч встал рядом, отложив в сторону журнал.
- Андрей Михайлович, почему они обвиняют Вову, он никогда бы такого не совершил! - молодой оператор испытавающе глядел на руководителя.