- Можно иначе. Я отнесу твою книгу и ворочусь за тобой. Но за гранями чур ищешь ее сам. Ты очутишься там, откуда пришел. А она - в месте, к которому я привязан. Не бойся, как искать, научу.
Якорь еще раз взглянул на книгу. Затем на мост, за которым гудели поезда и под землей скрывалась дверь в иные миры. Посмотрел, как прыгают солнечные зайчики по камням набережной. Вслушался в плеск воды и пронзительные чаячьи крики.
- Что ты возьмешь взамен? Только в сказках помощь даром предлагают.
- А где мы, по-твоему?
Сказать или нет? Я присмотрелся к якорю. Видом вполне обычный. Хотя, раз уж сумел удержаться на одной грани, значит, сильный. Знает, чего хочет. Коли меня выкинуло на него, это неспроста. А вообще, сомненья - удел людей. Нам веры достаточно.
- Мне нужен якорь.
- Что?
- Привязка. То, чем за грани цепляются. Я скоро исчезну. А мой человек без пригляду останется. Мне нужно, чтобы ты обещал о ней заботиться.
Мне еще много чего было нужно, но зачем бы я стал ему открываться?
- Это потому за тобой двойник ходит? - спросил вместо ответа якорь.
- Какой еще двойник?
Он махнул рукой за спину. Там, сидя на парапете, умывался мой давешний знакомец из свиты Смерти. Кошачья шерсть продолжала линять. Теперь белыми были все четыре лапы и живот.
Двойник, так двойник. Я в чем угодно признаюсь ради власти над леночкиным якорем. Да и выбора-то у него нет. С книгой мирогранье его не выпустит. Добро бы без книги вытащить получилось. Надеюсь, он пробыл в этом сине-бело-солнечном мире недолго.
Якорь наконец решился:
- К чему мне чудеса, если некому о них рассказать? Людей вокруг много, но они живут своей жизнью. Не замечают, пока не окликнешь. Хорошо, тебя встретил, а то словом перекинуться не с кем. Мне кажется, будто с каждым днем я утрачиваю что-то важное. Будто оно уходит из меня вот на эти страницы. Только не могу припомнить, что именно.
Утрачиваешь, миленький, утрачиваешь. Ты и сам не знаешь, насколько важное. На вирши себя переливаешь. Закончится книга - выйдешь и ты. Вот тогда тебя и Сам из мирогранья не вытянет.
Своих догадок я доверять ему не стал. Вместо этого рассказал, как найти книгу. Она и без моих рассказов рано или поздно бы его притянула, но поздно я мог не успеть, а мне хотелось увидеть окончание истории своими глазами.
Возвращался я долго. От алмазной пыли першило в горле. Мирогранье застило глаза, свивало петлями дороги. Вело больше по болотам, цепляло кустами колючей волченики. Пару раз я проваливался в оконца стоячей воды и - в другие миры.
В одном я попал под грозу. Там высились железные башни до облаков, между ними по натянутым струнам бежало лектричество. Молнии полыхали прямо над головой. Небесный огонь цеплялся за струны, и скоро надо мной соткалась пылающая паутина без конца и края. Пламя хлопьями сыпалось вниз. Огонь спалил дотла все тени и все отражения лунного света. Еле-еле я отыскал темную маслянистую лужицу. Втиснулся в проход, волоча за собой запах едучего дыма.
В квартире перевел дух. Как старым знакомцам обрадовался креслу с вязаной еще бабкой накидкой, скрипучим половицам, цветку, знобко дрожащему под распахнутым окном. Затворил окно. Собрался было втиснуть книгу в шкаф, когда услышал какой-то всхлип. Он доносился из спальни. Ужели, пока меня не было, Лена ушла за грань и заплутала? Я опрометью кинулся в спальню.
Темнота не чинила препон моему взгляду. Вплотную к кровати, на которой спала Лена, была приставлена детская колыбель. Ребенок глядел в темноту темными ежевичными глазами. Я улыбнулся ему, крепче вцепился в книгу и запрыгнул на трюмо. Услыхал вослед:
- Киса! Дай!
Морочишь! Нет у меня стремлений, нет!
За зеркальным стеклом колыбели не было. Я глянул на Лену. Обошел свои владения противосолонь, чтобы увериться, что на сей раз не сбился с дороги: распахнутое окно, скрипучие половицы, откуда выплескивается лунный свет, кресло с вязаной накидкой. Только тогда отпустил книгу. Обложка блестела солнечным тиснением и хранила запах свежести.
Опять скользнул за грань.
Каков шанс, что цветные камешки калейдоскопа дважды сложатся одинаковым узором? Каков шанс среди бесконечности дорог дважды очутиться в одном и том же месте?
Никакого, говорите?
Ничего-то вы не поняли. Мирогранье не подвластно человеческой правде, здесь все определяет сила стремления.
На полпути за мной увязался линялый кот. Он уже побелел целиком, одни уши и хвост хранили прежний окрас.
Якорь ждал на мосту в сине-бело-солнечном мире. Тосковал без книги. Вглядывался вдаль. Волосы ерошил - алмазная пыль колола.
Я хлопнул в ладоши. От моего хлопка вокруг головы якоря взметнулось сверкающее облачко морока, до неузнаваемости исказило лицо: не то птица, не то зверь, не то чудо-юдо морское.