Но крысолов его уже не услышал.
Под ногами хрустело стекло. С неба капало. Дождь еще только собирался заступить на вечернее дежурство. Крысолов перешел через дорогу и поймал такси.
— За город сколько? — спросил он, наклонившись к открытому окну.
Водитель поежился от внезапного необъяснимого чувства, закравшегося в душу.
— Эээ… — пробормотал он. — А сколько дашь?
— Неделю жизни. — отозвался крысолов. — Как раз доживешь до апокалипсиса. А больше и не надо.
Водителю внезапно захотелось вдавить педаль газа в пол. Или выбраться прямо через окно на улицу и бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого странного сутулого человека с горящими глазами и острым подбородком.
— Шутите?
— Шучу. — Сказал крысолов, распахнул дверцу и уселся рядом. — Просто так отвезешь.
Водитель кивнул, завел мотор и тронулся с места. Руки его дрожали, лоб мгновенно покрылся крупными каплями пота. На перекрестке водитель понял, что за странное чувство гложет его душу. Это чувство называлось — паника.
Клим Виноградов терпеть не мог дни рождения. Если бы за пару часов до праздника на землю упал метеорит и сжег бы все живое, то Клим был бы счастлив. Более подходящего способа избавиться от назойливой любви отца он пока не придумал.
Дело в том, размышлял Клим, склонившись над мольбертом, что у отца гипертрофированное чувство любви. Вот же словечко… отец думает, что без его любви сын будет страдать, у сына случится острый приступ депрессии, сыну начнут сниться страшные сны… Так, здесь чего-то не хватает… — Клим задумчиво провел пальцем по черновому наброску. Этим линиям определенно нужна помощь… Дело в том, что отец думает, будто его сыну все еще двенадцать лет. Пусть он раструбил всем своим знакомым, что сынишке исполняется двадцать, но в душе отец все еще видит маленького сопливого подростка, который скучает по матери, которому нужны тепло и забота… Так, это сюда… Сочный цвет… А ведь двадцать лет — это период взросления. Полного и безоговорочного. Ну, как объяснить отцу?.. Дирижабль выходил, как живой. В смысле, как настоящий. Этакий серебристый, гордо парящий над облаками… А сюда нужен краешек солнца…
Клим отошел от мольберта и замер, наслаждаясь рисунком. До Пикассо, конечно, далековато, но тоже неплохо. Есть чем гордиться.
Итак. Три дня назад Клим решил перебраться в загородный дом и устроить на втором этаже творческую мастерскую. От этого дела Клим выигрывал дважды: во-первых, у него появлялась возможность складывать готовые холсты как угодно и где угодно, без оглядки на отца, а во-вторых, день рождения автоматически отменялся. То есть, отец бы вряд ли притащил в загородный дом кучу близких и далеких родственников, бабушку Фиму, дедушку Ефима и пухленькую племянницу Вячеславу, которая славилась своим несносным характером и желанием совершить над миром какое-нибудь насилие. Да они бы и сами не приехали. Тем более, что погода обещала помочь — небо затянули черные тучи, намекая на то, что солнца придется ждать не одну неделю, да и дождь собирался уже не первый раз… Вот этот штрих существенно улучшит ситуацию…
Клим улыбнулся собственной удачной находке и заспешил из комнаты за чашкой кофе. В доме он был один до самой ночи. Отец обещал приехать после работы.
В коридоре всюду сохли холсты. Клим рисовал с одержимостью алхимика, уверенного, что тайна философского камня не за горами. Бывали дни, когда Клим заканчивал одну картину и тут же приступал к другой, успевая быстро перекусить парой тостов и чашкой кофе. Иногда он рисовал по двенадцать картин за день, плюс еще две-три перед сном. Клим находился в той неуловимой (но почти осязаемой) стадии любого творчества, когда кажется, будто мир рухнет перед твоим гением на колени, и если не успеть завершить начатую работу, то упустишь свой единственный в жизни шанс. О том, чтобы продавать свои картины, или хотя бы показывать их кому бы то ни было (кроме отца и редких гостей), Клим пока не задумывался. Гений и стеснительность всегда ходят рядом. Свой любимый (на этой неделе) холст Клим держал у лестницы. На холсте была изображена таинственная незнакомка с голубыми глазами. Ее Клим увидел в кафе около университета. Незнакомка ела вишневый пирог и пила чай. Конечно, Клим к ней не подошел, хотя глаз не мог оторвать. Конечно, он нарисовал ее совсем не такой, какой она была в жизни. Но от внутренних ощущений никуда не деться, верно?
Клим спустился на первый этаж, поставил чайник и принялся делать бутерброды. Клим любил одиночество. В одиночестве можно сосредоточиться, настроить мысли на нужный лад, окунуться в размышления с головой (как будто ныряешь с большой высоты в воду и долго плывешь наверх). А размышления и творчество — братья близнецы. В одиночестве к Климу приходили самые невероятные образы, которые он мог запечатлеть на бумаге. Кто знает, может быть когда-нибудь эти образы принесут ему мировую славу?..