Кто думает так - тот со мною и за мною и за теми, кто не хочет быть рабами немцев, генералов, помещиков, капиталистов и дворян, кто стремится укрепить народную власть - власть Советов.
Что же лучше: власть народа, власть Советов, власть, которую вы, казаки и солдаты, сами создали, сами исправляете, или власть генералов, капиталистов, помещиков и дворян?! Не думаю, что вы захотите последней власти, хотя генерал Краснов и обещает казакам порядок... Не будет порядка, пока вы, труженики земли, не возьметесь за винтовки! Не ругайте особенно красную гвардию!.. Она свое дело сделала - не дала контрреволюционерам съесть революцию, а с нею не дала еще генералам - власти, помещикам - земли, капиталистам - их капиталы.
Донские казаки, остановитесь!!!
Остановитесь, дабы весь трудовой народ русский не обратился на вас и не стер с лица земли... Борьба с большевиками нужна генералам Деникину, Краснову, помещикам, капиталистам и т. п. тунеядцам, а вам-то, казаки, нужна ли эта борьба?.. Ведь вы такой же трудовой народ, как и те, за которых борются большевики!. Довольно слепоты!!! К оружию и в ряды мобилизовавшихся товарищей фронтовиков на защиту прав трудящихся масс от жадных и голодных шакалов, генералов Краснова, Алексеева, епископа Гермогена и их союзников немцев... Опомнитесь, сыны свободолюбивого Дона! Познайте, где ваши друзья и враги!
Командующий Хоперско-Усть-Медведицким фронтом Революционных войск, казак Усть-Медведицкой станицы - Ф. К. Миронов".
7
Теперь можно подступиться и к бою, который произошел возле хутора Шашкин. Но что Миронов может добавить к тому, о чем он уже вспоминал, кроме, может быть, такой детали... После гибели Катрин Мажаровой и большинства гимназистов какая-то часть их попала в плен. И получилось так, что они оказались в воде какого-то озерка. Миронов, жалеючи, посмотрел на них и приказал не трогать, пусть, мол, они охолонут в воде, а потом отправить всех домой в Усть-Медведицкую. Пока Миронов был в зоне видимости, никто гимназистов не трогал. Как только он умчался куда-то, руководя боем, какой-то свирепый начальник приказал вывести гимназистов на сухое место. Вывели. Пустили на них конницу и всех... порубили.
Прискакал Миронов, увидел кровавое крошево, схватился за голову: "Что ж ты, подлец, наделал?!" А этот "подлец" только что вышел из боя весь в крови от ран... Сам бог... сам дьявол... не разберет тут, кто прав, кто виноват. Но Филипп Козьмич Миронов сам лично не расправлялся с военнопленными никогда и приказа такого не давал. Наоборот, берег пленных казаков и предоставлял им две возможности, от выбора которых зависело их дальнейшее существование на этой поруганной земле: или оставаться в войсках Миронова, или они расходятся по своим куреням. Как это расходиться по куреням? Он, что же, их отпускает домой? Безо всякого наказания? Да. Как ни странно, поступает гуманно и милосердно, оставляет не только в живых, но даже и выбор предоставляет. А ведь злостная молва идет про Миронова, что он никого не щадит - ни старого, ни малого, - всех под одну гребенку "стрижет". Иначе говоря, рубит головы всем без пощады. А на поверку выходит, все это брехня, и Миронов оказывается единственным военачальником, в котором еще сохранилось что-то человеческое... Когда все вокруг в этой братоубийственной войне озверели.
Часто Филипп Козьмич замечал, если мы кого-то уж очень сильно и незаслуженно обижаем и больно раним, то только своих близких, родных людей. А вот с чужими, незнакомыми бываем вежливыми, даже предупредительными. Не тут ли причина хоть какого-то малейшего объяснения ярости и беспощадности, с которой разыгрывалась гражданская война на Дону? Ведь он-то прошел, слава богу, много фронтов и войн, но нигде и никогда такого страшного озлобления не встречал. Конечно, слов нет, страшно ходить в штыковую атаку, или конной лавой с шашками наголо нестись на встречную лавину, или на пулеметы врага, когда все вокруг гибнет от губительно-смертельного огня. Но потом-то, когда подобрали убитых, раненых, пленных - все, как говорится, входит в свои берега. И люди, оставшиеся в живых, памятью возвращаются в свои хутора, станицы, отыскивают свою усадьбу, курень, дорогих сердцу родителей, жен, детей... И человек восстанавливает в себе человеческое.
А сейчас тут, на Родине, оказались, как пауки в одной бутылке. Образовался зловеще-замкнутый круг. Некуда даже мыслью податься - ведь только что своими собственными руками убил своего... отца. А бородач отец убил своего... сына. Ужас! Убивший человека сам становится уже неполноценным человеком. А убивший своего единокровного отца, или сына, или брата?.. Этот уже совсем перестает быть человеком. Не человек. И никогда не станет им. Конец. Страшно... И тогда уж ему, нечеловеку, ни прибавить - ни убавить преступлений, ибо предстает он пред миром без стыда и совести. Из сердца и разума ушло понятие жалости и милосердия... "Дяденька, пожалей!.." - этот предсмертный крик жаждущего дыхания жизни никто не слышит. Все оглохли. Отупели. Взбесились от единокровных жертв. Пуля и штык - вот их боженька. Вот религия, которую они исповедуют.
Но как же он, Филипп Козьмич Миронов, остался не озверелым? Наверное, природа настолько сильна в нем, что одарила его не только безумством храбрости, но и великим милосердием к спасению себе подобных. Такое в едином человеке - исключительная редкость. И когда пришла пора тягчайшего испытания, Миронов не поддался соблазнительному искушению - быть сильным среди слабых, а остался человеком.
На Дону сошлись четыре вооруженные до зубов, злобствующие, непримиримые и беспощадные группировки - германцы, добровольцы, белогвардейцы и красногвардейцы. Слишком мягко будет сказано, что каждый из них тянул короткое одеяло на себя. Но, залезая под это самое одеяло, каждый с мстительным намерением прихватывал с собою оружие и патроны, чтобы убивать один другого, разговаривая только языком штыка и картечи. И все тот же звериный лозунг продолжал властвовать над умами людей: "Убей!.."
Всегда с началом цивилизации человека призывали: "Не убий", и за нарушение мудрого божеского нравоучения грозили немыслимыми карами не только во временном пребывании на грешной земле, но еще большей карой в вечной жизни. И то случалось, что человек убивал человека. Но теперь, когда ему не только не запрещают и не отговаривают его, но даже призывают к убийству как к деянию благородному и славному подвигу, - тут уж человек разгулялся... И растерял все святое, как раз то, что его отличало от зверя. И что самое поразительное, призывать начали не просто убивать врагов, а убивать... отцов. Сыновей, братьев... Это до какого же одичания можно дойти!.. Чушь!..