– Всем приготовиться! Пехотные корпуса, с мешками земли в атаку! Поддержим наших братьев!
Двадцать тысяч пехотинцев, с мешками наперевес, пошли вперёд. Без громких выкриков, как первая волна, и без воплей ярости, как вторая. Все помнили, чем закончились эти крики, и тела погибших до сих пор лежали напоминанием о безрассудной лихости и непродуманности. Лежали живым укором торнийскому маршалу. И он, давя в себе сожаление, орал всё громче, надсаживая горло:
– Первому, взошедшему на вал дам пятьдесят тысяч рупьев!
Не сказать, чтобы его заявление сильно кого-то подстегнуло, но и тупая обречённость с лиц солдат исчезла.
Они прошли место первого и второго побоища, обходя трупы. Кидая в канавы мешки с землёй и проходя дальше. И приблизились к холму уже метров на триста. Герцог возликовал, считая, что лесанийские ловушки закончились. Но он понял, что противостоящий ему враг намного хитрее, когда ахнуло всё поле под его пехотными корпусами. Лесанийцы, оказывается, теперь ждали, чтобы все нападающие зашли на минное поле, и только после этого взорвали его. Последствия от взрыва были ужасающими. Как минимум две третьих пехоты погибли на месте или были изранены. А оставшиеся, оглушённые, одуревшие, кинулись было вперёд, но оттуда ударил такой арбалетный залп, что выкосило минимум тысячу бойцов, и пехота дрогнула и развернулась. Побежала назад, по трупам, по раненым. Уже не разбирая дороги. И тогда Зар с горящим лицом вскочил и заорал Скорту:
– Коня мне! И поднимай всю конницу!
Артус ни слова ни сказал в ответ, развернулся и побежал назад. А уже через полминуты привёл двух коней – одного для герцога, второго для себя. А на передовой выстраивалась стройными рядами непобедимая когда-то торнийская конница. Вернее, то, что от неё осталось. Двадцать тысяч от семидесятитысячного конного корпуса. Но даже двадцать тысяч – это очень грозная сила, особенно, когда её возглавляет лично герцог Зар. Он выехал перед корпусом, оглянулся назад и рявкнул:
– За мно-о-о-о-ой! Шаго-о-о-о-ом!
И поехал вперёд, ненавидяще глядя на неприступный холм, откуда уже перестали лететь арбалеты в спины торнийской пехоте. Меч герцог вынул заранее, и вёз его в опущенной правой руке, пару раз рубанув плашмя по пехотинцам, выбегающим под ноги коня. Вот и проклятый ров, закиданный мешками с землёй, унёсший семь тысяч конников и искалечивший ещё три тысячи. По мешкам, спокойным шагом, кони пошли хорошо, утрамбовывая землю. Когда конница проехала канаву, герцог воспрял, оглянулся назад. Кавалерия – элита торнийской армии – ехала спокойно, сосредоточенно вглядываясь вперёд. И герцог, проехав от канавы на двести метров остановился, ожидая, чтобы подтянулись все, выровнялись, и, подняв меч над головой, заорал:
– Вперё-о-о-о-о-о-од!
Конь его скакнул, пошёл вначале боком, но быстро выровнялся, и поскакал хорошо, ровно, не замечая трупы под ногами, кровь и стоны раненых. Следом за герцогом рванули все двадцать тысяч, затаптывая тех, кто сумел выжить на минном поле. И когда до холма оставалось около трёхсот метров, произошли сразу две страшные вещи. Герцог увидел, как на редуте встают люди с арбалетами, и начинают стрелять в приближающуюся лаву, а им подают всё новые арбалеты, и от этого туча стрел всё не убывает. Но самое страшное пришло, откуда не ждали: слева, с холмов полетели вдруг в торнийскую кавалерию гранаты, сотнями. И огромные взрывы, сливающиеся в один, просто выкосили правый фланг конницы. А на краю холма стояли проклятые лесанийцы с ростовыми щитами.
Глава 7
Мы как раз подоспели вовремя. Маги Шеридана-старшего активировали последнюю ловушку, и конная лава шла уже на практически беззащитный холм. Не считать же серьёзной защитой метровой ширины ров с кольями. И потому всё, чем могли встретить наши войска торнийскую конницу – лишь арбалеты да копья! И пусть коннице на холм забираться неудобно – всё-равно участь такой атаки была предрешена – кавалеристы рано или поздно сломят любое сопротивление и прорвутся. А за ними выдвигалась уже панцирная пехота – последние боеспособные войска торнийского короля. Мы подошли к краю отвесного холма как раз с правого фланга, когда конница стала набирать разбег, и я заорал:
– Гранатами, пли!
Несколько сотен гранат полетели вниз. Благо, сверху они пролетали очень большое расстояние. И ущерб от них оказался более чем впечатляющ. Правый фланг торнийцев будто корова языком слизнула. Доставалось торнийцам и с редута, откуда арбалетчики встречали конников ужасающе плотным арбалетным огнём. Но торнийцы остервенело рвались вперёд, уже не глядя на потери, и на гибель своих сослуживцев. И даже последний ров не стал для них препятствием. Первые ряды проваливались, но остальные перепрыгивали, перескакивали, неслись по своим, и уже взметнулись на редут. И тут их встретили в копья пехотинцы с ростовыми щитами. А из-за щитов в ряды кавалерии полетела новая порция гранат, противопоставить взрывам которых торнийцам было нечего. Буквально за несколько минут торнийская конница лишилась четырёх пятых своего состава, и лишь три-четыре тысячи выживших ударили в копья, чтобы откатиться назад, теряя ещё больше под градом арбалетных стрел и непрекращающегося потока гранат. И панцирная пехота, увидев разгром кавалерии, начала отходить. Тогда я отдал приказ на спуск. Мы скинули вниз верёвки и стали скользить один за другим. Я пошёл в числе первых, спрыгнул на землю, быстро оглянулся, поставил щит и ожидал других. И вот, стена щитов стала расти слева, справа. Мы расширяли плацдарм. А с редута деловито спускались наши войска, кого-то добивали, остальных вязали и гнали в кучу.