Она выпрямилась, сдавленно всхлипнув, и почувствовала, как ее захлестывает бешеная волна ярости, кровью ударяя в голову. Здесь, на их яхте, после такой долгой разлуки, не успев вернуться домой!
Сейчас она ворвется туда, будет бить, кусать, рвать на части — она не желает сдерживаться! Внезапный крик заставил ее обернуться.
— Парус заклинило! — закричал кто-то по-датски с одномачтовой яхты, несущейся к пристани прямо на нее.
Быстрым взглядом она охватила всю картину: мужчина боролся с запутанной оснасткой, женщина, что-то визгливо выкрикивая, схватилась за румпель, ребятишки цеплялись за канаты и падали друг на друга. В любой другой момент это могло бы показаться забавным.
Их продолжало нести к берегу на полной скорости, и женщина изо всех сил рванула румпель. Вместо того чтобы врезаться носом в причал, яхта повернулась, стукнулась боком о сваи и отскочила назад. Один из малышей свалился с крыши каюты на палубу и зашелся испуганным плачем. Парус упал бесформенной кучей и накрыл мужчину.
Яхта наконец потеряла ход и остановилась, подпрыгивая на волнах. Трагедии удалось избежать; послышался чей-то смех. Все это заняло несколько секунд. Марта снова повернулась к «Чайке» — и заколебалась. За эти несколько мгновений все переменилось. Они, наверное, уже сидят, натягивая на себя одежду. Смеются, может быть. Эта мысль привела ее в замешательство. Внутри у нее по-прежнему все кипело, но первый порыв уже прошел. Маленькая яхта пришвартовалась совсем рядом. Сможет ли она сейчас, слегка отрезвев, зайти в каюту и орать на них в присутствии всех этих людей? Мальчик, крепивший канат, мимоходом задел ее и извинился.
Задохнувшись от ненависти и боли, Марта рванулась и побежала прочь, постепенно замедляя шаг. Ярость, безумная ярость сжигала ее. Как он мог так поступить с ней! Она судорожно глотнула воздух.
Только подойдя к воротам, она заметила, что до сих пор держит в руке босоножки. Трясущимися руками Марта надела их на горящие от ходьбы по бетону ноги и вспомнила, что не взяла ключ. Не успела она постучать, как Скоу распахнул двери.
— Бдительность — наш девиз, — сказал он, пропуская ее в дом и запирая дверь.
Она кивнула и прошла мимо, ничего не замечая вокруг. Бдительность… самое смешное, что это теперь должно стать и ее девизом. Ей не хотелось разговаривать с ним, не хотелось никого видеть.
Марта закрылась в ванной. Острая боль полыхала внутри, горло сжималось от бессильной ярости, которая искала выхода. Не надо было сбегать оттуда! Но что ей оставалось делать? Застонав от ненависти, она включила холодную воду, опустила руки под струю и плеснула в разгоряченное лицо. Она даже заплакать не могла — настолько сильным был душивший ее гнев. Как он мог! Как мог!
Марта провела пальцами по волосам, не решаясь взглянуть на себя в зеркало. Если ему не было стыдно, то она вся сгорала от стыда. Взяв щетку, она неистовыми движениями стала расчесывать волосы. Женатые мужчины нередко поступают так, и датчане не исключение. Но только не Нильс. А почему, собственно? Теперь-то она знает. Может, он и раньше изменял ей… Что же делать? Что ей теперь делать с ним?
Подумав об этом, она вдруг представила, как он войдет в дом и захочет ее обнять как ни в чем не бывало. Он так и сделает, — а что должна делать она? Сказать? А нужен ли он ей теперь? Да. Нет! Она хотела причинить ему такую же боль. То, что он сделал, простить невозможно.
К горлу подступил комок, и Марта почувствовала, что сейчас разрыдается. Но это уже совершенно ни к чему. О чем ей плакать? Что, черт побери, она собирается оплакивать?
Она быстро выпрямилась, чтобы не видеть свое отражение в зеркале, и вдруг заметила на бачке для белья небольшой блокнот, которому явно было не место в ванной. Машинально открыв его, Марта увидела, что все страницы исписаны аккуратными рядами вычислений — не столько цифрами, сколько странными символами. Она быстро захлопнула блокнот, пошла в свою комнату и прислонилась к двери спиной, крепко прижав находку к груди.
Если бывают моменты, когда эмоции лишают человека рассудка, — это был тот самый случай. Бакстер почти не досаждал ей в последнее время, но сейчас она думала не о Бакстере. И не об Америке или о Дании, преданности или патриотизме. Она думала о Нильсе, об этой сцене на яхте, и ей хотелось, чтобы ему было так же больно, как и ей.