— Лейб, — насмешливо поправил его один из присутствующих. — Мы не столь невежественны, как вы думаете.
— Спасибо. Вы совершенно правы — Лейб. Он поднял температуру на десять градусов и увеличил скорость метаболизма мухи в два-три раза, при этом во столько же сократив продолжительность ее жизни. И давно известно, что многие холоднокровные животные могут зимовать неопределенно…
— Мы не холоднокровные, — взорвался кто-то, — и аналогия с плодовыми мушками к нам не относится!
— Но относится аналогия с животными, впадающими в спячку, — поддержала Коррелла какая-то девушка. — Он просто хочет сказать, что более низкий метаболизм — неизбежный результат — или одновременно причина и результат — понижения температуры. Возьмите медведя в спячке — или спящего человека.
Поднялся гул голосов, и Коррелл удовлетворенно вздохнул. Он сломал психологический барьер для нового образа мышления, и теперь они двигались вперед сами. А поскольку они всегда высоко ценили научные аргументы, то смогут идти вперед до определенного предела, и тогда ему придется выступить снова, на этот раз против большинства.
— Очень хорошо, — заговорил кто-то из присутствующих. — Вы утверждаете, что примеры из жизни животных, холоднокровных или теплокровных, нам ничего не дают, потому что мы не животные, а люди. Тогда разрешите, я приведу пример, который не имеет отношение к экспериментам Лейба. Все вы слышали о горной цепи на Земле под названием Анды. Я не раз видел их, поскольку летал на космическом корабле. Они походят на тяжелый фундамент, на котором покоится континент Южная Америка.
— Нас не интересует метаболизм гор, — саркастически прервала рассказчика какая-то девушка.
— Я не о горах, а о тамошних жителях, — отпарировал тот. — Индейцы, много столетий живущие на высоких Андах, приобрели собственный, особый метаболизм. Они приспособились к низким температурам и низкому атмосферному давлению. В крови у них необычайно высокий процент красных телец, и они прекрасно чувствуют себя в среде, практически выносимой для пришлых.
И одновременно они способны обитать в низинах, где земная атмосфера намного богаче кислородом.
— Это не имеет никакого отношения к выводам Коррелла, что вы можете принадлежать к какой-то группе людей не с самого рождения.
— Да нет же, как раз имеет. Я хочу сказать, что можно приспособиться к жизни в Андах, родившись там — или прожив там достаточно долго. Мы не знаем, наследственные ли это изменения, то есть, передаются ли они потомству. Может быть, да. А может, изменения происходят в предродовой период, передаваясь младенцу через кровь. А может, даже вскоре после рождения. Во всяком случае, есть люди, которые рождаются приспособленными, и есть такие, которые приспосабливаются позже. Что, по предположению Коррелла, и могло случиться с нами.
— Я не сомневаюсь, что вы правы, — неожиданно согласилась Медлана. — Но сейчас не время обсуждать научные проблемы. Вы что, забыли, что нам грозит вторжение?
— Я не забыл об этом, Медлана, — сказал Коррелл. — Но факт, что научные проблемы связаны с этим вторжением. А если не существует никакого непроницаемого барьера между разными типами людей, зачем тогда вообще нужно вторжение? И что нам тогда защищать?
— Но не мы же захватчики, — сердито закричал кто-то, — а Хжелмар. Вот и скажите ему об этом.
— Именно это я и предлагаю сделать, — холодно ответил Коррелл.
Наступила пораженная тишина.
— Нет никакого смысла продолжать борьбу, — заговорил Коррелл прежде, чем снова поднялся гул голосов, — когда ясно, что не за что бороться. Давайте свяжемся с Хжелмаром и сообщим ему об этом.
— А что, если он нам не поверит? Что, если он подумает, будто это ловушка, как мы считали ловушкой прибытие сюда Паппаса?
— Пригласите его к нам, чтобы лично убедиться в этом.
— Но это…
— Это означает сдачу!
— Какую сдачу? — спросил Коррелл. — Когда люди научатся изменять свой тип, как только пожелают, — а мы сейчас на пути к этому, — не будет никакой нужды создавать организацию вроде группы Р или медленных людей. Так что тут некому сдаваться.
— Вы хотите, чтобы мы бросили все, над чем работаем?