— Да, — упрямо настаивал Джорджи. — Сначала она говорит одним ртом, а пасту сосет другим. Затем толкает пасту в другой, а разговаривает первым.
— Но у обезьян только один рот!
— Это г’рилла. У нее два рта.
— Что ты еще видишь, Джорджи?
— Куча ног. Ужасно много ног.
— Ты даже не знаешь, что такое ужасно много, — заметила Рода.
— Ты же не умеешь считать дальше пяти.
— Умею. Она держится за сушилку ногой, ест другими ногами, и еще ноги висят в воздухе. Много ног.
Тени, казалось, надоела сушилка, и она снова начала метаться по ванной. Выжатый тюбик зубной пасты упал на пол. Рода услышала звук падения и подобрала его, одновременно заметив на полу лужи воды.
Она положила тюбик на раковину и наблюдала за тенью. Та металась, не прекращая издавать забавные звуки. Затем внезапно прыгнула с душевой занавески прямо в середину ванной и…
Рода мигнула. Не было больше забавных звуков. И тени тоже не было. Она прыгнула в воздух и… исчезла.
— Хочу назад! — громко заорал Джорджи.
— Куда ты собираешься идти? — спросила Рода.
— Не хочу идти. Хочу назад, хочу назад!
И внезапно, поскольку Джорджи был Джорджи, он начал вопить, как заведенный:
— Хочу мою г’риллу!
Дверь ванной распахнулась, на пороге с безумным видом появился папочка.
— И что за причина таких воплей ранним утром? — спросил он.
— О, папочка, это все Джорджи, глупый. Говорит, что хочет гориллу назад. Но это же не горилла. Это всего лишь обезьяна. И даже не его обезьяна. Не знаю, кому она принадлежит.
— Хочу назад! — вопил Джорджи.
— Джорджи, перестань, — попросила Рода, — а то папочка рассердится по-настоящему.
— Для этого уже поздновато, Рода, — сказал папочка, — но как-то надо остановить эти дикие крики поутру. — Он оглядел ванную. — Что вы вообще здесь делали? Пол выглядит, словно после наводнения.
— Это не мы, папочка. Это обезьяна. Она расплескивала воду и ела зубную пасту. По крайней мере, так говорит Джорджи.
— Ела обоими ртами, — добавил Джорджи. — И говорила обоими ртами.
Папочка все больше и больше сердился.
— Не знаю, во что вы играете, дети, — нахмурился он, — но я не хочу, чтобы вы ставили на уши ванную… или будили меня так рано.
— Я сказала обезьяне, чтобы она перестала безобразничать, папочка, — сказала Рода. — Но не думаю, что она меня поняла. Она так забавно говорила.
— Да хватит уже об этой воображаемой обезьяне! Придите в себя. А сейчас я вернусь в кровать, чтобы еще немного поспать…
Зазвонил будильник, отчетливо и громко.
— Я ошибся. Теперь мне уже не поспать. Но на будущее, давайте обойдемся без фокусов, пока не прозвонит будильник.
Весь день Джорджи был сплошной ходячей неприятностью. Рода предлагала ему своего игрушечного мишку, большую панду, среднюю панду, кролика и жирафа — Джорджи не нравилось ничего. Они были игрушечные, а он хотел живую — свою г’риллу. И Роде так и не удалось его убедить, что г’рилла вовсе не его. Джорджи был удивительно упрямым ребенком, как сказала когда-то мамочка при Роде.
После обеда мамочка опять повезла Роду к доктору на осмотр, и ей опять светили в глаза. Когда доктор закончил, мамочка сказала ему полушепотом что-то, чего Рода не смогла разобрать.
— Пет, — покачал головой доктор, — не затронуто. Вовсе нет. Только нервы, ведущие от сетчатки.
— Но, доктор, она воображает странные вещи. Например, говорит, что видит в ванной обезьяну. И даже убедила в этом своего младшего брата Джорджи.
— Джорджи думает, что это горилла, — объяснила Рода. — Он говорит, что у нее два рта и огромное количество ног. Но Джорджи всего лишь ребенок. Он не понимает того, что видит.
— А ты понимаешь, Рода? — спросил доктор.
— Да, когда могу хорошо разглядеть. Но я не видела ее так хорошо, как Джорджи. Я видела просто тень.
— Правда?
— Да. Тень подпрыгнула в воздух и исчезнула.
— Исчезла, моя дорогая?
— Исчезла, мамочка. И у нее вовсе не было огромного количества ног. Джорджи врет.
— Ну, я бы так не сказал, — хмыкнул доктор. — У него всего лишь живое воображение, как у большинства маленьких детей. — И не о чем тут волноваться.
«Не о чем тут волноваться, — подумала Рода. — Он бы так не сказал, если бы ему пришлось потом весь день терпеть Джорджи». Джорджи ни на мгновение не забывал «свою г’риллу», так что Рода, наконец, была вынуждена запереть его в кладовке позади вешалки с платьями. Там он стал вопить еще громче, но был почти не слышен через стенку, пока мамочка не узнала, в чем дело, и не освободила его.