Мы сели с Гаем в кафе на берегу моря. Люди стали собираться здесь на завтрак и на свой первый утренний кофе. Мы же на кофе уже смотреть не могли, нам попросту хотелось прикоснуться к реальному миру. Море штормило, и до нас долетали соленые брызги от разбитых волн, а ветер превратил мои кудряшки почти в африканскую прическу.
- Слушай, Умма так много говорила об одиночестве, что я почти на физическом уровне ощутил ее страдание, - глядя стеклянными глазами на волны разбил наше молчание Гай. - Мы еще не знаем подробностей угасания ее цивилизации, но очевидно, что жители Аркатронов, вполощающие свою индивидуальность в личные миры, по какой-то причине утратили ценность реальных взаимоотношений. Когда я смотрю на людей, мне начинает казаться, что некоторые из них до сих пор живы лишь, потому что их нельзя убить.
Я усиленно пыталась понять, что именно он хочет мне сейчас сказать. Гай же погрузился в свои мысли. Он выдержал паузу, обдумывая что-то, или просто приводя мысли в порядок. И продолжил:
- Ты знаешь, в моей жизни был период, когда я был настоящим мизантропом. Я считал, что мое неудовлетворение жизнью вытекает из несовершенного ообщества, в котором я вынужден одиноко прозябать. Я был уверен, что мое несчастье в том, что я не нахожу хоть сколько нибудь понимания или дружеской поддержки среди своего окружения. На самом деле, мне хватало тебя одной. И я перестал утруждать себя выстраиванием отношений с другими людьми. Ты всегда могла все уладить, договориться, решить. Мне можно было не соприкасаться с этим миром, пока ты была рядом. И только потеряв тебя, я понял, что весь мой мир тогда незаметно сузился до тебя одной....С тобой я потерял мир и обрел полную картину своей ущербности.
Гаю пришлось замолчать, потому что нам принесли наш классический завтрак - яичница, овощи, свежий хлеб и различные соусы. С десяток больших и маленьких тарелочек заполнили наш стол. И только когда официант ушел, Гай продолжил. Ровно с того же места, как-будто он ставил мысль на паузу.
- Когда ты ушла, я ненавидел тебя за свою ущербность, черпал силы для ненависти в фантазиях, где наделял тебя жуткими свойствами, непристойным поведением и даже дурной внешностью....Но моя самоценность была связана с тобой, и чем больше я коверкал твой образ, тем более исковерканной становилась моя сущность. Только разобрав свой нарциссизм по косточкам, я смог написать тебе первое письмо. Ты ответила и я ожил, понял свою зависимость от твоей оценки. Я выбрал одиночество, которое стало ценой за гордыню.
Я смотрела на смену масок на его лице. От пафоса он перешел к трагическому самоуничижению с закидыванием глазных яблок почти в черепную коробку, потом горделиво морщил нос и эффектно заламывал пальцы. А закончил монолог прикрыв глаза и опустив уголки губ - вылитый страдалец из фильмов Тарковского.
- Тебе не надоел этот театр? Ты уже не оригинальная персона, которая волновала мое юное воображение, - мне пришлось вернуть его с воображаемой сцены за столик в кафе. И я продолжила, взявшись с аппетитом за застрак. - Знаешь, латинское слово “персона” происходит от названия маски в античном театре и буквально означает “то, через что проходит звук”. Per - через, sonus - звук. У этих масок рот делался с раструбом, чтобы усиливать звук.
Я увидела, что Гай начинает приземляться. И в его глазах появляется разочарованное участие.
- Ты же экспрессией пытаешься усилить впечатление от психологических мучений твоего эго, у которого между ног не меньше шести ведер яиц. Именно этот яйценосный образ помог мне провести черту между твоей интеллектуальной одаренностью и полной крышанутостью. Оставь этот цирк студенткам.
Лицо Гая начало наливаться гневом. Что бы он ни говорил о смирении и принятии, но он до сих пор злится на меня за мой уход много лет назад. Я почувствовала, что мы на грани выяснения личных отношений, хотя в моем понимании их же давно нет и выяснять тут нечего. Меньше всего сейчас мне хотелось бы углубляться в прошлые обиды.
- А ты стала злой девочкой, - выдавил он из себя.
Я была дважды замужем, родила троих детей и усвоила урок о том, что и под самым красивым павлиньим хвостом всегда находится обычная куриная жопа.
Он промолчал и изобразил отстраненного гуру, который в диалоге со всевышнем натужно пытается, глядя на небеса, не опускать взор на просвещенное человечество. Я улыбалась. Последнее слово было за мной и это чертовски приятно.