“Может быть, проблема со зрением, - подумал я, - стресс может вызвать какую угодно реакцию организма. Я только что чуть не убил себя. Это как-то должно на меня повлиять.”
Как я въехал на парковку под своим домом, я уже не помнил. Кажется, мое сознание немного отключилось, перейдя на “автопилот”, а глаза отказывались смотреть на этот гелевый мир. Я вышел из машины, зашел в подъезд, поднялся на третий этаж, открыл ключом квартиру, захлопнул за собой дверь. И, сделав всего несколько шагов, упал на диван. Несколько минут я просто лежал и смотрел в потолок. Я искал доказательства и объяснения тому, что все вокруг - это чушь и мираж. Я смотрел на покрашенный белой краской потолок, и гель на его фоне, мне показалось, растворился. Когда я немного совладал с собой, я встал. Но туманность все еще была вокруг, она заменила собой прозрачный чистый воздух, к которому мы привыкли, и на который никогда не обращали внимания. Как я хотел теперь его вернуть - этот простой незаметный воздух!
- Бляяяяять!!! - вырвалось из меня. И я начал расталкивать руками гель. Я метался по квартире, стараясь расчистить ее от этой напасти. Так обычно избавляются от дыма или плохого запаха. Но с гелем это не работало.
Я открыл окно и выглянул наружу. Не знаю, с чего я решил, что за то короткое время, что я находился дома, все вокруг изменилось и вернулось на круги своя. Ничего не изменилось. Люди-функции безропотно выполняли свои задачи, никак не контактируя с внешним миром, и никак не проявляя своих эмоций. И все вокруг по-прежнему было покрыто гелем.
Я заставил себя успокоиться. Прошел на кухню, насыпал в кружку две полные ложки традиционного израильского кофе “Шахор”, залил его кипятком. Я не жаловал этот кофе, в нем не было послевкусия, не было палитры или интонации. Но этот кофе продавался везде и дешево. И в те моменты, когда я вспоминал о закончившемся в доме кофе, всегда попадался “Шахор”.
Я сел за стол, наблюдая, как кофейные частички вперемешку с пенкой перемещаются на поверхности напитка. Мне не хотелось его пить, я не знаю, зачем я заварил этот кофе. Я сейчас только окончательно признался себе, что никогда не любил вкус этого кофе. Я пил его… не знаю почему. Автоматически? Неосознанно? Потому что мне его однажды предложили и сказали, что это именно тот знаменитый восточный кофе, которые все любят? А, может, это и была моя функция - пить невкусный кофе. А потом произошел какой-то сбой. Я почувствовал себя “багом”, ошибкой в программе. Все вокруг продолжают выполнять свои задачи, а я завис в геле?
“Я схожу с ума”, - я одернул себя с кофейных мыслей. Поставил нетронутую кружку в раковину, и отправился в спальню. Моя маленькая съемная квартира была не полноценной квартирой, а лишь ее частью. Хозяева, чтобы получить побольше денег с аренды, разделили стандартную четырехкомнатную квартиру на две двухкомнатные. И сдавали каждую половину отдельно. В итоге мне достались малюсенькая спальня, небольшая гостиная объединенная с кухней и туалет объединенный с душем. Я смотрел на это “объединение” сейчас, и не мог понять, почему я согласился жить в таких условиях. Как можно было добровольно загнать себя в условия, где пахнет безысходностью, где сама идея существования как-будто сжимает тебя, вместо того, чтобы давать тебе возможность расправить крылья и лететь.
“Функциям не нужны крылья, функциям нужно ровно столько, чтобы выполнять возложенную на них задачу,” - была моя последняя мысль в кровати. А потом я крепко уснул.
И проснулся я только вечером. Солнце уже ползло к горизонту, длинные тени растянулись в геле по стенам и полу моей квартиры. Мое сознание медленно возвращалось из забытья: попытка самоубийства, змея, ночь, гель, кофе, функции. Я осознал, что это все настоящее, это происходит со мной, и теперь никуда не денется. Я смирился. Стал вспоминать, какой сегодня день недели, надо ли мне на работу, если надо, то когда. Спросил себя, голоден ли я, и надо ли мне теперь вообще принимать пищу. Я прислушался к звукам за окном - это был обычный шум городской дороги. Каким бы странным ни казался мне теперь этот мир, он продолжал существовать.
Это был вечер среды - об этом сообщил мне ноутбук, когда я включил его и подключился к рабочей сети. Я так и не смог вспомнить, когда я “соскочил” с привычной жизни, но судя по накопившейся работе и количеству сообщений в нашем общем рабочем чате, я потерялся на пару суток. Я с удовольствием погрузился в цифровой мир, мне хотелось уйти подальше от геля, перестать думать о нем, перестать искать логичное объяснение. Я даже не выпил свой утренний кофе, чего отныне еще не случалось.
И у меня получилось: я умышленно погряз в будничной рутине рядового программиста, несколько дней - я точно не знаю сколько - с утра до позднего вечера я строчил код, как когда-то слесарь на заводе у станка вырезал день за днем детали. Я выходил из дома только чтобы купить продукты. Я отвечал на звонки друзей, которые, похоже, составили график и звонили мне в строгом порядке каждый день. Они интересовались моими делами, предлагали куда-то выбраться, что-то привезти. Я тактично отказывался от встреч и помощи, ссылаясь на большой и срочный проект на работе. Мои дни смешались в одну густую однородную гелевую массу и медленно текли один за другим. Неделя сменяла другую, март незаметно перешел в апрель. Кажется, мы с друзьями и их семьями встречались на пикнике, или это мне приснилось, или мы только обсуждали это, но настолько детально, что мне казалось, будто мы уже повидались. Гелевый воздух вокруг меня никуда не делся, я просто перестал обращать на него внимание, я привык к нему, как привыкают к кардинально новой прическе. Но когда в начале мая в Беер-Шеву пришла настоящая жара, я вспомнил вдруг о море. Я вдруг ощутил дискомфорт от жары. может быть, я забыл включить кондиционер, или я прогулялся по солнцу - я не помню, почему, но я спросил себя: а изменилось ли море в моем мире после попытки самоубийства? Ведь вода - это не воздух. Стала ли соленая вода тоже гелем? А, может, песком или камнем?
Чем больше я об этом думал, тем любопытнее мне становилось. И тогда я решил поехать к морю.