Когда принесли пиво, мне пришлось вернуться в этот мир. Я приподнялся с полулежачего положения и сел, облокотившись на колени. Скамейка была низкой, столик тоже, и мои колени в шортах торчали выше столешницы, послужив мне отличными подлокотниками. Первый глоток холодного напитка придал свежести моему рту и разуму. Приятная прохлада разлилась по телу, и мне стало казаться, что осталось в этом мире еще хоть что-то хорошее и настоящее. Передо мной лежали на песке несколько нешевелящихся девушек, каждая подставляла солнцу свои тела без резких контуров. Еще несколько расплывающихся в геле пар прогуливались вдоль кромки воды. Они были от меня на расстоянии всего, может быть, пятидесяти метров, а то и меньше, но я плохо различал их лица, мне были видны лишь темные пятна там, где принято быть глазам, носу, рту. Маленькие дети плескались, молодые люди играли в пляжный теннис, неестественно ритмично отбивая мяч.
А потом я увидел ее, одну единственную не покрытую гелем. Я не видел, откуда она пришла, мой взгляд выдернул ее из толпы только когда она уже стояла у воды. Она была одна, и было видно по ней, что она не ждет никого и не ищет знакомств. Она постояла немного, помочив ноги в пене накатывающих волн. Затем отошла немного, и села на мокрый песок.
Я растерялся, пытаясь придумать, что мне делать: бежать к ней, пока она тоже не растеклась в геле, или проследить за ней, ведь я могу просто напугать ее своим неожиданным напором. Я отпил еще пива из стакана и присмотрелся к ней получше. Острый силуэт замер в позе с поджатыми под себя коленями. Ее свободная майка чуть намокла снизу от влажного песка. Одна прядь русых волос выбилась из небрежно собранного на затылке пучка, и нелепой змейкой свисала на лопатки. Я получал невероятное удовольствие, рассматривая детали ее образа. Я очень давное не имел такой возможности. И вдруг я понял, что не могу оставаться сторонним наблюдателем. Я поднял руку официанту, попросил принести еще один стакан пива и рассчитать меня. И те минуты, что я ждал второе пиво, казались мне вечностью. Я не сводил глаз с девушки, а она не отрывала взгляда от моря.
С каждым шагом, что я приближался к ней, я боялся потерять ее в геле, как теряют мираж в пустыне. Я сомневался: на самом ли деле моя туманная пустыня подарила мне эту девушку? Или это оптический обман, галлюцинация, которая под определенным углом зрения испарится? Но я приближался к сидящей у воды фигуре, и она не испарилась - она была настоящая. Соня.
Мы долго сидели на песке, пили пиво и беседовали. Мы не задавали друг другу ненужных вопросов, словно каждый из нас ощущал границы другого, и, уважая их, не переступал черту личной боли. Я точно понимал, что ее душа глубоко ранена, она, вероятно, понимала, что я и не совсем здоров в этом плане. Но один вопрос, тот который невозможно было задать, все-таки висел между нами: “Ты настоящий/ая?” Чем дольше мы сидели вот так вместе, тем больше она мне нравилась. С каждым ее предложением я будто проваливался в нее и залипал там. Я смотрел на нее в упор, я слушал ее, ловил ее жесты, и все это определенно мне нравилось. Но страх потерять ее в геле не позволял мне по-настоящему насладиться моей находкой.
В конце концов, я не удержался, и задал вопрос о настоящности первым. Но не словами, а телом. Я сидел с ней рядом, перебирал пальцами песок, прокапывая небольшую ямку между мной и ней. И, словно невзначай, из-под песка дотянулся и дотронулся до ее бедра. Легкое случайное прикосновение ударило ее маленьким разрядом тока. Я почувствовал ее реакцию, я увидел этот импульс ее тела. Она старалась не подать вида и продолжала смотреть вдаль на море. Но у нее не получилось скрыть свои эмоции, не от меня, который в этот момент готов был улавливать радиоволны. И я восторжествовал - да, я ее не выдумал!
Когда солнце провалилось за горизонт, мы все еще не находили в себе сил расстаться. Само собой получилось, что мы отправились бродить вдоль кромки воды, и отдалялись все дальше от шумных пляжей, к крутым обрывам, каменистым склонам и безлюдному берегу. Она шла рядом со мной, босая, держа в одной руке пляжные сланцы, другая рука висела между нами. И я взял кончики ее пальцев в свою ладонь. Тонкие, длинные, податливые. Мне хотелось прижать ее к себе всю, такую далекую и холодную, мрачную и одинокую. Мне хотелось успокоить ее дрожащее тело и онемевшую душу. Ведь я тоже испил эту чашу потери и одиночества до самого дна. Я оказался один даже среди толпы. Между мной и остальным миром пролегала тонкая грань измененной структуры материи, и я, более чем острожный в прикосновениях, еще несколько часов назад не смог бы преодолеть гелевый барьер и обнять даже ребенка. Теперь ясно оценил магическую и исцеляющую силу прикосновений, а ведь я уже и не верил, что мне это дано.