Мы окинули взглядом наш операционный стол. И попросив меня и Канта вести себя тихо, Гай отправился на добычу необходимого элемента. Когда он вышел, я не удержалась и спросила у Канта:
- Где сейчас Умма? Она что-то подозревает?
- Мне пришлось ее э… отключить от эфира, - он попытался подобрать простые слова, и я была несказанно благодарна ему за это.
- Это как сон? - уточнила я.
- Не совсем. Хотя, можно сказать и так. Скорее, это можно назвать обмороком.
- Она вспомнит потом, что произошло с ней, пока она была в отключке?
- Не сразу. Умма будет восстанавливаться вместе с Аркатроном, ее сознание и воспоминания будут проявляться постепенно. И когда она регенерируется полностью, вероятно, она восстановит картину событий, - объяснил Кант.
- И как долго она будет восстанавливаться?
- Не могу сказать. Мне не известны случаи изъятия ассемблеров из сознания Аркатрона, и у меня нет данных о запуске программы полной регенерации. Во времена падения нашей цивилизации, когда сознания элиты мира были перемещены в эти био сосуды, - он перевел взгляд на артефакт, - множество Аркатронов оказались под угрозой уничтожения. Какие-то частично потеряли функциональность, и их хранители продумывали и просчитывали для своих подопечных способы восстановления. У меня есть данные об удачных и неудачных попытках. Я их анализировал, прорабатывая вариант спасения моего Аркатрона. И по моим подсчетам изъятие ассемблера и начатие регенерации приведет к 87% успеха.
У меня было еще много вопросов к Канту. Но я углубилась в свои мысли, о том, что тысячи лет Умма сохраняла свой разум в странном носителе Аркатроне, что параллельно с ней в ее Аркатроне развивался искуственный разум, и она о нем даже не подозревала. Сознание и Подсознание. Наверное, так они и работают. Ведь я лично свое подсознание совершенно не чувствую и не слышу, но оно при этом выполняет свою работу. В том числе, по спасению меня как индивидуума.
Я постаралась приостановить все бегающие в голове мысли и прислушалась к тишине в голове. Присутствие Уммы, как это было пару дней назад, я не уловила. Наоборот, мне казалось, что в моей голове образовалась дыра, размером с Умму, словно этой древней женщине уже отведено какое-то место, она его заняла, обжила, но временно уехала.
Вернулся Гай. Он добыл, то, что хотел. Он запер кабинет изнутри на ключ, и был немного на взводе. Ему снова показалось, что за лабораторией следят. Он встретил в коридоре незнакомого человека - в этот час и в помещениях с ограниченным доступом незнакомых, по его мнению, быть не может.
- Нам нужно поторопиться, - заявил он и решительно встал у предметного стола. - Рада, дорогая, тебе придется быть моей операционной сестрой.
- Э…..я вообще доктор, - я недоумевала, что он до сих пор не вспомнил этот факт.
В ответ профессор снисходительно посмотрел на меня, и от этого взгляда хотелось не помогать ему, а прибить термостатом. Но я спасла живое сознание, и лишь благородство миссии остановило меня от нанесения тяжких телесных повреждений.
Мы отключили Аркатрон. Монитор погас. Первые несколько секунд поток света, что исходил из центра этого загадочного артефакта, еще немного мерцал. Но потом струйка света начала угасать, а сам Аркатрон стал блекнуть и приобретать цвет и форму старого глиняного кувшина без горлышка. В этом и состояла основная сложность нашей операции - нам нужно было успеть до полного окаменения тканей Аркатрона. По словам Канта, у нас было не более часа.
Гай открыл вакуумный шкаф, наклонился перед Аркатроном, подхватив его с двух сторон.
- Рада, помогай! - приказал он, увидев мою растерянность.
Я подхватила тело с другой стороны - артефакт оказался вязким на ощупь и достаточно тяжелым. Мне показалось, он прилично увеличится в объеме с момента, когда я увидела его впервые. Похоже, он, и правда, достраивал сам себя. Мы переложили его в центр предметного стола и нависли над ним с двух сторон.
Это было похоже на наши занятия по оперативной хирургии. Мы тогда проводили операции на трупах, которые не были востребованы родственниками. Они лежали на мерцающих железных операционных столах даже не прикрытые простыней, как голая правда полного апогея одиночества. Я всматривалась в их вяленые, вываренные в формалине лица и пыталась представить их живыми, но цена знаний эскулапа - это чье то одиночество и смерть.