В эти дни мне нередко казалось, что Денис - это моя фантазия. Я просыпалась ночью в панике с чувством абсолютного одиночества в этом мире. Но через несколько секунд осознавала, что Денис рядом. Я зарывалась лицом в его плечо, вплеталась ногами в его ноги, вдыхала его запах. Он пах ,как корочка свежего ржаного хлеба. Такой хлеб стоил заветных 14 копеек в булочной у нашего дома на Бассейной улице в Питере. Детьми мы ходили, посланные родителями, за двумя буханками свежего хлеба - белого и черного. Мы собирались целой детской стаей на хлебную миссию. И на обратном пути каждый из нас точил зубами хрустящую ароматную корочку со свой буханки. Подходя к дому, мы обдирали уже всю корку, и добирались до воздушной мякоти. И сейчас я также жадно вдыхала запах Дениса, словно аромат той хлебной корочки. Я словно вгрызалась в него, пока я не понимала, что мой страх одиночества утолил свой голод и отступил. И только почувствовав всеми возможными способами реальность мужчины рядом со мной, я могла снова провалиться в сон.
Однажды я проснулась от жуткого видения. Мне приснилась безумная карусель, на которой вместо веселых фигурок зверей стояли прозрачные капсулы с людьми. И чем сильнее эта карусель раскручивалась, тем тревожнее становились лица людей в этих капсулах. А карусель все набирала обороты, людям становилось все больнее и больнее. А я тщетно бегала вокруг, пытаясь то ли остановить эту громадину,то ли рассмотреть выражения лиц запертых внутри карусели людей. Я не помню, чем закончился сон, потому что я выскочила из него, и чувство боли этих несчастных все еще было со мной. К этому чувству примешивалось любопытство моей неживой части души, той самой которая сумела принять смерть, как часть игры Богов. Эта неживая часть успокаивала меня, убеждая, что люди сели в карусель добровольно. И что каждый из них заслуживает того, чего достоин. В полудреме я осознавал, что карусель - это игра, но она игра не приносила мне удовольствия.
Мне хотелось, чтобы Денис стряхнул с меня этот неприятный сон. Я протянула руку, чтобы дотронуться до него - рядом никого не оказалось. Мо рука напрасно ерзала в простынях и одеялах - там никого не было. В комнате было темно, но не настолько, чтобы я не смогла рассмотреть ее. Несколько секунд замешательства, реальность моего тела в кровати, остатки напряженного сна и память собственного одиночества - все смешалось, и несколько секунд я никак не могла осознать, на каком конкретно из этих трех уровней я нахожусь.
Наконец, сознание окончательно очистилось от дремоты, и я немного успокоилась. Я встала с кровати и отправилась на поиски Дениса. Нашла я его быстро - он сидел со стаканом воды на нашем мини-балкончике на полу, поджав колени к груди.
- Денис… - позвала его я.
Он обернулся в мою сторону.
- Привет! - улыбнулся он. - Почему ты проснулась?
- Дурной сон, - ответила я и пристроилась рядом с ним. - Да и ты на мгновение исчез из поля моей и так слишком искаженной реальности. Помнишь, как дети в сказках Андерсена пытаются поймать тот момент, когда игрушки оживают в полночь? Игрушки всегда успевают застыть на своих местах до того, когда детский глаз привыкнет к темноте. Вот и у меня такое ощущение, будто что-то происходит, но я не могу это разглядеть.
Я взяла его полупустой стакан и допила воду. Я не представляла, который был час. Но это явно была глубокая ночь. На улице еще горели фонари, освещая желтым мутным светом тротуар и дорогу под нашим балконом. Небо чернело, и кое-где, если присмотреться, можно было рассмотреть мерцающие звезды. В домах напротив свет во всех окнах был погашен. Где-то вдалеке редко раздавался шум проезжающей машины. Тихо и спокойно. Как затишье перед бурей.
- У меня какое-то нехорошее предчувствие, - произнес Денис спустя некоторое время. - Тревожность, понимаешь? Вроде нет никакой явной причины, но вот что-то внутри насторожилось. - Он сгреб меня в объятия, и поцеловал в макушку. - Одна моя старая подруга говорила, что грозные непроявленные события часто ощущаются, как тревога и желание бежать. Древний механизм самосохранения. Так животные покидают загодя места природных катастроф.
- А врачи называют периодом мнимого благополучия… - добавила я. Но мне не хотелось его перебивать, поэтому сделала я это очень тихо, почти шепотом.
- Есть такая теория безопасности систем. - Продолжил Денис свою мысль, словно не заметив мой комментарий. - Она предполагает универсальное взаимодействие частей системы. До нашей трансформации система читала нас, как своих. И мы не угрожали ее стабильности. Теперь же мы чужие. Мы - как две вороны на белом ровном покрове былой реальности. По теории, теперь нас либо посчитают чужими и опасными и уничтожат, либо мы необходимы системе для развития, и тогда она постарается нас подогнать под свои нужды.