— Нет! — я тоже хлопнул по столу, — мы скажем, что в связи с угрозой вероятной войны, всю княжескую казну временно перевезём в ратушу, чтобы проще его было эвакуировать.
— Да где там казна? — усмехнулся Федотий Федотович, — вывез её князь давно.
— Это и не важно, — я снова сел, и склонился над картой, — после этого объявления, все банды разом, как стемнеет, будут атаковать только одно здание, ратушу. Вот тут, и тут, и тут мы их окружим и всех прихлопнем разом. Всю городскую гниль кончим за одну ночь. А из белого города вывезем вместо казны ящики с подковами.
— Очень мудрый план, — согласилась Василиса, — но вот вопрос, где мы возьмём конверт с секретным указом князя?
— Да, где? — спросил Федот и все снова вперились в меня.
— Чичиков напишет, писарь с рынка, — я глотнул капучино, — он же профессиональный кляузник. А кто в здравом уме доносы строчит своим подчерком? За деньги он нам что угодно нарисует, главное чтобы из далека было похоже.
— А кто сунется рассматривать вблизи, того укоротим на голову, — хищно улыбнулась Иримэ, — в общем завтра обязательно нужно будет кого-нибудь прирезать, а то у меня нервы уже не выдерживают!
С сумерками, опустившимися на Житомир, в город пришла долгожданная успокаивающая тишина. Лишь район около речного порта кипел лихорадочным весельем. Ведь здесь всегда пили так, как в последний раз. В «Пенной кружке» тоже гуляла разношёрстная подозрительного вида толпа. На втором этаже в лучшем номере забегаловки Иоганн Бухенвальд удобно развалившись на кровати, слушал доклад Фомки Шрама, который сидел в кресле-качалке.
— Мамой клянусь, Иван Иваныч, хлопнули бурмистра всмятку, — горячился Фома, — то, что дескать видели его опосля, так то гонево! Ничё завтра утром на базаре баяли, что бурмистр калякать будет. Там-то всё свистелово и вскроется.
— Ладно, — махнул рукой Иоганн, — завтра ночью хлопцы готовы погулять по городу, покуражиться?
— Как не готовы? — Фомка, высокий жилистый мужик лет тридцати со шрамом на лице, звонко щелкнул костяшками на кулаках, — вон как сегодня шлюх дерут, верный признак, что завтра кровушка чья-то прольётся.
По коридору второго этажа «Пенной кружки» и в самом деле периодически раздавались возбуждённые женские крики и мужской скабрёзный мат.
— Какой сигнал будет к всеобщему восстанию? — Бухенвальд приподнял одну бровь.
— Мы вот чё удумали, — обрадовался Фомка, что ему не прилетело за бурмистра, — телегу с мешком пороха грохнем у ворот в княжеский кремль. Опосля как шарахнет, все поднимутся, весь народ против мировой не справедливости. Я хоть и вор, но тоже хочу пожить, как князь!
— Правильно мыслишь, — Иоганн встал с кровати, медленно прошёлся к миниатюрному столику и, взяв кувшин с вином, сделал несколько жадных глотков, — всё верно. Кончать нужно эту княжескую и графскую сволочь. Каждому узурпатору, который на народной шее жирует, жрёт в три глотки, пора выписать персональную петлю на шею. А кто был ничем, тот станет всем! Понял?
— Жизненные слова, прямо до печёнок, до сердца, — ухмыльнулся Шрам, — ну, чё Иван Иваныч, мне Милку звать, или как?
— Или как, зови, — задумчиво проговорил Иоганн, — хорошие у вас в городе шлюхи, сиськастые.
Фомка вышел из комнаты, а бывшего купца из города Любек опять кольнуло какое-то нехорошее предчувствие. Что не так, ну, что не так?! Где я допустил ошибку? Ломал он себе голову. Власти в городе практически нет, кроме полсотни тупоголовых стрельцов. А уже сейчас все городские банды насчитывают почти двести человек. Все хорошо вооружены, так как ещё пять дней назад ящики с мушкетами прибыли в порт под видом железного лома. Плюс к погромам добавится больше сотни всякой голытьбы и рванины из трущоб. Голямбойка вспомнил Иоганн сегодняшний матч на базарной площади, что-то в нём было подозрительное.
Дверь в комнату скрипнула и вошла Милка. Девка лет двадцати, ещё не затасканная, свежая. Бывший купец шлепнул шлюху по упругому заду, и подумал, что все его сомнения — это просто старость, которая всегда подкрадывается незаметно.
Глава 26
Утренний гам на базарной площади, где ещё вчера прощались с князем, был какой-то нервный и взрывоопасный. В любой момент могла вспыхнуть ссора или драка. На невысокую деревянную сцену, которую не успели растащить на дрова, я притащил своего соседа по торговой палатке с медной трубой. В дополнении к нему из ставшей уже родной харчевни «Кабанья голова» я привёл барабанщика.
— Значит так, — сказал я музыкантам, — ты, сосед, играешь вчерашнюю мелодию с голямбойки, а ты просто стучишь, как всегда бум, бум, бум, бум. Давайте мужики, а то народ сегодня сам не свой. Того и гляди морды бить начнут, причём всем без разбора.