– Ты спятила, тебе кто-нибудь говорил об этом раньше? Или выжил, чтобы рассказать об этом? –Марибель покачала головой, когда они сели в лимузин, который остановился как раз в тот момент, когда они выходили из здания. – Ты это спланировала, не так ли?
– Да. А теперь мы идем по магазинам. Как бы ни льстили тебе Мишины рубашки, думаю, тебе нужно что-то новенькое. И, прежде чем ты начнешь жаловаться, что не хочешь тратить деньги, я–матриархат этой семьи, и ты сделаешь, как я говорю.
Они ехали неизвестно куда, когда Хан вспомнила о матери. Насколько она помнила, она никогда не ходила по магазинам. И Хан получала новую одежду только тогда, когда она полу-чала новую форму. Когда думала об этом, ей становилось больно. Хан посмотрела на Мари-бель.
– Я не люблю Мишу. Ты знаешь это, верно? –Марибель пожала плечами, и Хан почувст-вовала разочарование. – Он часто мне это говорит. Что он любит меня. Я не уверена, что он должен делать это, когда мы оба знаем, что наши отношения закончатся только болью в сердце.
– Моя пара была таким же человеком, как Миша перед тем, как ты вошла в его жизнь. Не столько холодным и бессердечным, сколько равнодушным. Даже после того, как мальчики на-чали появляться на свет, он обращался со мной и с ними, как будто мы были для него не более чем неудобством. Что-то, что– и я говорю это с тяжелым сердцем–то, что он должен терпеть, но не любить,–Марибель достала бумажник и протянула ей фотографию. Это были мальчики, ко-гда они были моложе, все красивые и все хмурые. – Их отец хотел эту фотографию. Он сказал, что когда другие люди спрашивали его о его детях, он хотел что-то, чтобы доказать, что они у него есть. Среди них нет ни одной улыбки. Знаешь почему?
– Он просил их не радоваться и не улыбаться? – Хан попыталась вернуть ее, но она пока-чала головой. – Я уверена, что он любил их хотя бы немного.
– Нисколько. Он даже говорил им об этом, когда мог. Потом Миша и Райдер... ну, они пе-рестали говорить это всем, включая меня,– Хан перевела взгляд с фотографии на Марибель. – До вчерашнего утра. Райдер вошел в кухню, и поцеловала меня в щеку. Он сказал нормальным голосом, как будто говорил мне это тысячу раз этим утром, что любит и лелеет меня. Когда он вышел из комнаты, я стояла такая ошеломленная, что едва могла дышать. А сегодня, перед са-мым уходом, Миша подошел ко мне и обнял, как большой старый медведь. Потом он сказал, что любит меня больше, чем считает возможным.
– И ты думаешь, я имею к этому какое-то отношение? –Марибель кивнула. – Не понимаю, как. Я едва знаю Райдера, а мы с Мишей просто...я думаю, это секс. Кажется, ему это очень нравится. Возможно, он просто вне себя от радости.
Марибель рассмеялась, и Хан покраснела. То, что в последнее время выскакивало у нее изо рта, было, мягко говоря, странным. Прежде чем она успела сказать, как ей жаль, Марибель обняла ее.
– Ты лучшее, что могло случиться с ними. И как бы сильно ты не хотела это отрицать, я верю, что ты тоже немного влюблена в них. Особенно в Мишу, – Хан покачала головой.
– Мы не влюблены, –Марибель только кивнула. – Нет. Мы просто два человека, которые были брошены вместе из-за какой-то извращенной судьбы. Я не верю в любовь.
– То, что до сих пор тебя никто не любил, моя дорогая, не значит, что ты не можешь этого иметь. Ты замечательная молодая женщина. И та, которой я буду наслаждаться в течение очень долгого времени,–дверь лимузина открылась, и Хан посмотрела на витрины магазина, прежде чем снова посмотреть на Марибель. – Ты собираешься жаловаться и не позволишь мне помочь тебе выбрать одежду? Тебе это не поможет, просто знай.
– Ты собираешься сделать это в любом случае, не так ли? –Она кивнула, и Хан почувство-вала, что слегка улыбается. – Думаю, ты мне нравишься, Марибель. Ты властная и заноза в зад-нице, но ты хорошая.
– Давай начистоту, дорогая. Я заноза в заднице. Теперь мы проведем день за покупками. Какой личный предмет тебе нужен больше всего? Сначала купим это, а потом купим что-нибудь в тон,– Хан спросила ее, почему нижнее белье должно соответствовать верхней одежде. – Потому что, мое дорогое дитя, у тебя есть пара, которая будет гадать, что у тебя под одеждой, каждый раз, когда ты войдешь в комнату,–прежде чем она успела что-то сказать, а что именно, оставалось для нее загадкой, им помогли выйти из лимузина и проводили в магазин. Хан чувствовала себя так, словно она находится в волшебной стране, и это ее не слишком волновало.
Их провели в маленькую комнату, где стояло несколько зеркал, по три в каждом. Прежде чем она села с Марибель, молодой человек, Тодди, отвел ее в салон и измерил. Он много шутил, и Хан не могла понять, в чем дело. Вопрос, казалось, расстроил его.
–Ты почти идеальная четверка. Я говорю почти, потому что у тебя большая грудь. Если бы ты была на размер или два меньше, тогда ты была бы идеальна. Теперь мне придется рабо-тать над этим несовершенством,–она приподняла бровь на него. – Я уверен, что твой муж их очень любит, но одевать тебя будет кошмаром. Ну, давай начнем.
Старт был именно тем, что они делали. Когда он хлопнул в ладоши, как флаггер на скач-ках, несколько женщин вышли вперед и начали стаскивать с нее одежду. Даже ее волосы были подняты и отмерены. Ханну никогда не касалось так много людей в таком количестве мест, и она, наконец, оставила попытки быть скромной.
Казалось, прошли часы. С нее сняли одежду, надели прелестное платье, а затем привели в порядок волосы. Хан тоже не имела права голоса, и когда ее спросили, кто был ее стилистом, она ответила:
– Когда они становятся слишком длинными, я их просто обстригаю. Мне нужно убрать их с лица, и иногда хвостик–это просто беспокойство,–она чуть не рассмеялась, увидев выражение его лица. – Видели бы вы, как я пыталась покрасить их.
Она, конечно, этого не делала, но рассмеялась, когда он отшатнулся от нее. Марибель пе-редвинулась, и теперь сидела рядом с ней, когда мужчина начал стричь ей волосы. Они говори-ли о пустяках. Какой ее любимый цвет – она понятия не имела; и нравились ли ей каблуки.
– Понятия не имею. У меня их никогда не было,–мужчина, подстригавший ее, приподнял подбородок и посмотрел ей в глаза. – Я как-то странно выросла. Моя мать носила эти каблуки, которые заставляли меня думать, что я никогда не смогу ходить в них.
– Это все искусство, дорогая. Я покажу тебе, когда ты разберешься со шваброй. А если я снова услышу, что ты подстригаешь волосы? –Он обмахивался гребнем. – Ну, просто не позво-ляйте мне слышать об этом. У тебя великолепные волосы, и я заставлю твою пару сесть и от-дышаться. О боже, да, он будет.
Обед подали, когда она была под сушилкой. Самые большие бигуди, которые она когда-либо видела, сейчас были в ее волосах, но она не возражала. Никто не позволял ей видеть себя, и пока две женщины занимались ее ногтями и пальцами ног, она наслаждалась вещами, кото-рые никогда раньше не ела...креветочным коктейлем и сыром бри. Там были маленькие сосиски и самый вкусный хлеб, который она когда-либо ела. К тому времени, когда сушилка была выключена, она была сыта и готова двигаться дальше. Было почти пять часов, когда ее объявили готовой к осмотру.
Зеркала были развернуты, и она стояла перед ними. Хан обернулась, чтобы посмотреть, кто эта женщина. Поворачиваясь направо, потом налево, она влюбилась в зеленое шелковое платье и крошечные туфли на маленьких каблуках. Марибель надела на шею прелестное оже-релье, и Хан почувствовала слезы.
– Ты испортишь мой макияж, и я отшлепаю тебя по заднице,– Хан кивнула Тодди. – Полагаю, тебе нравится бабочка, которую я создал?