— Как тебя зовут, мальчик?.. Мишей? Какое совпадение! Два Миши! Придётся вас, как взрослых, но фамилиям звать. Как твоя фамилия. Мишенька? Крюков? А у нас Миша Похлёбкин. Прошу любить и жаловать!
В комнату заглянула мама.
— Извините. Здравствуйте! Ты уже здесь! Будь добр, сейчас же надень второй валенок! Ты после гриппа, а на полу — холодище!
Потом мама наклонилась к Мише, сказала вполголоса:
— Мальчик, наверное, с дороги устал, плачет поэтому. Ты его утешь как-нибудь, развлеки, покажи свои игрушки.
Похлёбкин ревел, не переставая. Миша почувствовал себя рядом с ним почти взрослым. Тем более, ему поручают совсем взрослое дело — унять плаксу. Он шагнул к рыдающему Похлёбкину и сказал:
— Что я тебе покажууу! Ты и в жизни не видал!
Похлёбкин и не взглянул на Мишу.
— Какой у меня камень есть!
Какой? — спросил Похлёбкин, глотая слёзы.
— Горный хрусталь, — небрежно сказал Миша, — Да ты всё равно не знаешь.
Голубой глаз Похлёбкина взглянул на Мишу с интересом.
— Дымчатый или цитрон? Может, морион у тебя? А может, ты белый аметист за хрусталь принял? Так и с опытными людьми бывает. Покажи-ка!
Никогда ещё за все свои шесть с половиной лет не терпел Миша такого поражения. И от кого! Этот безутешный худенький плакса, на которого Миша только что смотрел, как на маленького, оказался не так-то прост. Знать бы, так не полез бы Миша со своим горным хрусталём.
Новый сосед говорит, как профессор какой. Хоть бы как-нибудь поддержать разговор! Хоть бы раз ответить этому всезнайке! Удивить бы его чем-нибудь! А ведь нечем!
А Похлёбкин уже приготовил новый удар:
— Ма, где моя коллекция?
Мама нового Миши, обрадованная тем, что сын наконец перестал плакать, обрушила на пол громадную гору неразобранных вещей, откуда-то снизу вытащила плоскую деревянную коробку и подала ему.
На крышке коробки была нарисована большая картина: оранжевое солнце лежало на синих горах, красные люди с огромными мешками за спиной шли через эти горы. В горах Миша разглядел две пещеры. Из одной вытекал водопад, а в другой сидел лев.
Похлёбкин, заметив Мишин взгляд, поморщился:
— Это моя старая работа. «Геологи» называется. Да ты внутрь загляни.
Миша сдвинул крышку и оторопел: там в несколько рядов стояли спичечные коробки́. А в каждом коробке́ на белой вате лежали камни — один другого красивее.
Похлёбкина уже нельзя было остановить:
— Спорим, что такого берилла ты в руках не держал. А вот аметист! Он вечером совсем почти красный. У тебя какие самоцветы в коллекции? Малахит есть? Флюорит? Лиственит? А кроме уральских минералов, есть ещё откуда-нибудь?
И Миша не выдержал позора. Не говоря ни слова, мрачный, скорыми шагами вышел он в коридор. Уши у него горели, как два рубина, а на душе лежал тяжёлый камень гранит. И только поздним вечером, когда Похлёбкины уже стелили постели, в дверь просунулась Мишина голова:
— А я в тайге одну яму знаю! Там камни находят такие — сдохнешь! Ты и в глаза не видал. Их прямо в Москву в свинцовых вагонах отправляют. И охрана — целый бронепоезд. Называется… ты с роду от роду не слыхал! Тромбофлебит называется. Вот как!
Жизнь геолога
— Отгадай, что это за камень? Коллекцию покажу!
На ладошке у Похлёбкина лежит прозрачный камешек, слегка желтоватый. Никогда не видал Миша такого камня, как отгадаешь? А коллекцию посмотреть хочется, пусть в сотый раз, а хочется.
— Кварц? Да?
— Ой, мамочки, не могу. «Кварц»! Ха-ха-ха!
Похлёбкин от смеха падает на тахту и болтает в воздухе ногами.
— Это же самородный сахар! Знаешь соль самородную? А это сахар! Отец из Воркуты привез. Лизни — не веришь!
Миша кончиком языка прикасается к поверхности камня. Действительно, сладко.
— А много его там, в этой Воркуте?
— Гора, — не задумываясь, отвечает Похлёбкин, — Высоченная. Никто раньше и не знал, что сахарная. Сверху там, конечно, лес, камни, дрянь всякая, а внутри сахар. Сейчас там конфетный завод строят. Летом я тебе целый чемодан этого добра привезу. Пойдём, так и быть, посмотри коллекцию.
В комнате Похлёбкиных пахнет жжёным сахаром.
— Это я опыты проводил. — говорит Похлёбкин. — Изучал тут кое-что. Лезь-ка на диван, а я подмету немного, мама скоро придет.
Но подмести Похлёбкин не успевает.
— Бог мой! Это чем же ты здесь занимался? — Эмилия Ивановна Похлёбкина быстро идёт от порога к столу, к включённой электроплитке.
— А-а, ясно, сахарный песок изводил! Опять свои «самородки» делаешь? А кому я запретила отцовскую ложку брать? Ну, я тебе!