И вдруг нежданно-негаданно Миша даже поверить не смеет — переезжаем! В Новый город! Насовсем!
Если бы Миша был постарше, он, наверно, сказал бы: «Прощай». Прощай, тайга! Прощайте, Ключи! Прощайте, собака Томка и корова Милка! Но Миша пока умел говорить только: «Здравствуй». Здравствуй, новый девятиэтажный дом с весёлой машиной — лифтом! Здравствуй, великое множество народу, называемое соседями! Здравствуй, светлая квартира с водопроводом, газовой плитой и другими чудесами! Здравствуй, заманчивая и неизведанная земля — город, который ещё предстоит «открыть»!
Похлёбкины месяцем раньше переехали в тот же дом и даже поселились в соседней квартире.
Никто поэтому не удивился, когда среди сутолоки и суеты переезда в дверях появился сам Похлёбкин с огромным куском хлеба в руках. На хлебе лежал такой же толщины пласт шоколадного масла. Масло поддерживалось указательным пальцем.
— А мы холодильник выиграли, сказал Похлёбкин вместо «здравствуйте». Он перешагнул через стопку книг и подошёл к Мише.
— Пошли на улицу, милиционера разыграем.
— Заберут! Ты что? С ума сошёл?
— Похлёбкина не заберут, вот посмотришь! Только фамилию свою скажу, сразу под козырёчек. Идём!
Миша с восторгом уставился на друга.
Похлёбкин набил рот хлебом с шоколадным маслом. Миша терпеливо ждал, пока он прожуёт, но Похлёбкин так и доел бутерброд, не сказав больше ни слова. Только синие глаза его смотрели на Мишу насмешливо и покровительственно.
— Ну, не хочешь, не надо. Я пошел, — сказал Похлёбкин, когда хлеб кончился. — Пока. Заходи. Квартира напротив.
Только порог переступил, вдруг как закричит. Миша с мамой даже на лестничную площадку выскочили. Смотрят — ничего не понятно: висит Похлёбкин на шее у какого-то бородатого рыжего дядьки и кричит. А что кричит — не понять.
Но по тому, как раздвинулась рыжая борода, по тому, как выползла из-под неё улыбка (не улыбка, а улыбища), начали Миша с мамой кое о чём догадываться. А тут и Похлёбкин стал кричать разборчивей:
— Папка приехал! Папка приехал!
На нижней площадке хлопнула дверь, за ней другая.
— Ну вот, народ взбаламутили. — смущённо сказал Похлёбкин-папа, — Ну, веди давай, показывай нашу «палатку».
Миша Похлёбкин, держась одной рукой за лямку отцовского рюкзака, нашёл в кармане ключ и отпер квартиру. Папа Похлёбкин почему-то пригнул голову и шагнул в открытую дверь.
Из прихожей донеслись голоса:
— Ого, ну и дворец! А мать скоро придёт?
— Не скоро ещё, — бодро ответил сын. — Её сегодня опять допоздна милиция задержит.
— Что-что? — удивился отец.
— Ну, лекцию она там вечером о гриппе, что ли, читает.
Дверь у Похлёбкиных захлопнулась.
На площадке появилась бабушка.
— Ну, слава богу, а то парень совсем без присмотра. Эмилия Ивановна на двух ставках работает, куда ей одной.
Только Миша с мамой принялись протирать окна старыми газетами, снова Похлёбкин. Мрачный. Руки в карманах. Мотнул головой:
— Идём, папка зовёт.
И всего-то два слова сказал Миша Похлёбкин отцу, а жизнь повернулась совсем в другую сторону. Ещё вчера был он единственным владельцем первоклассной коллекции горных минералов. А сегодня… Вот что было сегодня.
— Папка, а ты камней мне привёз? — спросил сын.
— Привёз, привёз, — ответил Похлёбкин-отец.
— Вот Мишка от зависти лопнет, — обрадовался Похлёбкин-младший.
Эх, лучше бы промолчать ему!
— Это что за Мишка? Сосед? Тот, что на лестнице был? Зови-ка его сюда.
И вот теперь сидят оба мальчика по обе стороны от папы Похлёбкина и глаз с рюкзака не сводят. А из его глубин появляются на свет чудеснейшие вещи.
— Тебе — тебе. Тебе — тебе.
А если редкий камень, и всего один, ладонь у папы Похлёбкина огромная, как наковальня, остроносым геологическим молотком тюк — и готово: пополам камешек. И снова: тебе — тебе.
Никто не заметил, как отворилась дверь.
— Аркадий! — Эмилия Ивановна даже голову набок наклонила. — Опять в своем репертуаре! Ни телеграммы, ни звонка. Фу, и бороду отрастил, как артист какой! Рыжая тем паче.
Борода опять полезла в стороны. Улыбка на лицо вышла.
— Милочка! Вот ведь досада какая! Сорочья почта-то по вторникам выходная. И глухариное радио летом не работает. А больше никаких средств связи в тайге не имеется.
Аркадий Петрович поднялся с тахты. Миша заметил, как сползла на пол вышитая васильками дорожка, на которой, оказалось, сидел геолог. Эмилия Ивановна и слова не успела сказать, как подхватил ее на руки папа Похлёбкин. Миша думал до сих пор, что только мальчишки могут такой ералаш устраивать. Вот так взрослые!