— Я рад, но понимаешь…
Лицо Ани сделалось обиженным и заносчивым.
— Любой мальчик из нашего класса, — сказала она ледяным тоном, — был бы счастлив, если бы я пригласила его в театр.
— Я тоже счастлив. Но…
— Ах, так? Можешь идти в свою секцию.
— Ты же сама знаешь, что мне необходимо пойти.
— Я тебе разрешила, что ты оправдываешься?
— Я постараюсь освободиться пораньше. Мы можем попасть на второе действие. Или пойти в кино.
— Ты все-таки выбрал секцию? — грозно спросила Аня. И, ни слова не прибавив, пошла прочь.
Я догнал ее и потянул за рукав:
— Аня!
Не отвечая, она вырвала руку и продолжала идти.
— Так же нельзя! — жалобно сказал я, идя на шаг сзади.
— Нельзя? — переспросила Аня, резко останавливаясь (я едва не налетел на нее). — Нельзя? Ну смотри!
Она достала билеты, разорвала их на мелкие кусочки и пустила по ветру.
Я не знал, что делать.
— Дурак! — крикнула вдруг Аня со слезами в голосе. — Не смей мне больше звонить. Слышишь?
Я покраснел и, надувшись, уставился сначала в Анино лицо, а потом в ее спину, — когда она повернулась и пошла. Потом я тоже повернулся и пошел в другую сторону.
— Гарик! — крикнула Аня.
Я обернулся.
— Гарик, пойди сюда!.. Верезин, если ты немедленно не подойдешь, мы поссоримся на всю жизнь.
— Ну что? — угрюмо спросил я, подойдя.
— Нам нужно расстаться, Гарик, — сказала Аня. — Ты меня совсем не любишь.
— Это ты меня не любишь.
Какой-то прохожий оглянулся на нас, проговорил: «Ну и ну» — и засмеялся.
— Зайдем в подъезд, — сказала Аня, смутившись. — Неудобно об этом говорить на улице.
Мы зашли в подъезд. Ведя меня за руку, Аня отыскала совсем глухой закоулок под лестницей. Здесь пахло пылью, и, когда мы забрались сюда, стало казаться, что на улице уже вечер.
Мы стояли совсем рядом. Мне было очень не по себе. Я смотрел на Анины пальцы, и мне очень хотелось взять ее руку.
— Почему мы все время ссоримся? — огорченно спросила Аня. — Я ведь совсем не хочу ссориться.
— Я тоже, — шепотом сказал я. — Можно взять твою руку?
— Можно, — шепотом ответила Аня и протянула мне узкую и холодную ладонь.
Я почему-то боялся заговорить. Мы оба молчали. Я чувствовал, что мои пальцы потеют. Мне становилось стыдно держать Анину ладонь, но выпускать ее тоже не хотелось.
Вдруг Аня сказала шепотом:
— Если бы я тебе сейчас сказала: давай поедем… ну, куда?.. В Киев. Ты бы поехал?
— Поехал.
— А во Владивосток?
— И во Владивосток.
— А… А в Воркуту?
— Воркута ближе, чем Владивосток. А ты бы со мной поехала на Курильские острова?
— Поехала бы. А ты со мной?
— И я бы поехал.
Аня глубоко вздохнула. Я почувствовал, что она пожала мне руку.
— Знаешь, Гарик, — сказала она, — каждая девочка мечтает, чтобы какой-нибудь мальчик был совсем-совсем ее. Даже Ирка. Вот ты совсем-совсем мой?
— Совсем-совсем твой, — сказал я. — Я бы согласился даже, чтобы меня тяжело ранили на твоих глазах.
— И я бы согласилась, чтобы меня. А ты бы согласился, чтобы тебя убили?
— Согласился бы. Только лучше, чтобы ранили. Чтобы я мог видеть, как ты плачешь надо мной.
— Я бы очень плакала над тобой. А ты когда сегодня уйдешь домой?
— Хочешь, я не уйду, пока ты меня не прогонишь? Хочешь? Хоть до утра.
— Ты уйдешь в десять, — сказала Аня. — Нет, в одиннадцать.
— В двенадцать, — щедро сказал я.
— А ты кого-нибудь любил? — едва слышно спросила Аня.
— Нет, — сказал я гордо. — Никого не любил. А ты?
Аня немного помолчала.
— Я любила, — с раскаянием проговорила она. — Только это была ошибка. Я сначала думала, что он необычный, совсем как ты, а он оказался самый обычный. Гарик, ну чего ты? Ведь это давно было, в Монголии.
Я выпустил Анину руку и вытер свою ладонь о пальто. Все вокруг стало как-то серо и безрадостно.
— Это же было давно! — жалобно сказала Аня.
— Ты любила его сильнее, чем меня? — с горечью спросил я.
— Я ведь тебя тогда не знала. Это было еще той весной. Он гораздо-гораздо хуже тебя.
— Все равно, — неумолимо сказал я.
Но ведь она тогда действительно не знала меня.
Аня с упреком взглянула на меня и прошептала:
— Не бросай меня, Гарик. Мне будет очень плохо.
Я почувствовал, что люблю ее так сильно, как никогда.
— Не брошу, — сказал я великодушно.
Аня уткнулась мне в плечо и, не поднимая головы, прошептала:
— Я хочу, чтобы ты меня поцеловал.