— Я тоже буду смотреть, — угрожающе говорил я.
— Смотри. Испугал!
Я находил в толпе нарядную девицу и говорил:
— Смотри, какое у нее модное пальто.
— Господи, какая кикимора! — восклицала Аня. — Ну и вкус же у тебя, Гарик!
И начинала хохотать, запрокидывая голову.
Эта ее привычка запрокидывать голову почему-то выводила меня из себя. Я заметил, что Аня хохочет, запрокидывая голову, даже в тех случаях, когда вполне хватило бы просто улыбки.
Может быть, поэтому мне не очень хотелось идти на следующее свидание. Временами у меня появлялось ужасное подозрение: Аня мне просто-напросто надоела.
Я пугался этой мысли. Неужели я ко всему прочему еще и донжуан! Я с жаром принимался убеждать себя, что Аня — красавица, превосходный человек, отличница. Я должен быть счастлив, что она меня полюбила. И, конечно, я счастлив. Вот честное слово, счастлив…
Мне удавалось себя убедить, и я шел на свидание почти что с охотой. Но стоило нам с Аней встретиться, как мне в голову опять лезло проклятое: «Надоело».
Мы даже почти не целовались. И совсем не говорили нежных слов, как раньше.
Мне кажется, я знаю, с какого времени изменились наши отношения.
Однажды Аня пригласила меня к себе. Она хотела, чтобы я познакомился с ее отцом. Но отца дома не оказалось. В комнатах было пусто и темно. Аня повернула выключатель. Комната с мягким ковром на полу и полированной мебелью залилась нежным зеленоватым светом.
Сначала нам было очень весело. Мы бегали и дрались подушками, которых на тахте было великое множество. Но получилось как-то так, что я загнал хохочущую Аню в угол и стал отнимать подушку, которую она держала за спиной.
— Отдай! — кричал я весело. — Отдай, а то получишь!
Я даже обхватил Аню, чтобы удобнее было дотянуться до подушки. Мне вдруг сразу сделалось очень неловко и тревожно.
Аня вздрогнула, бросила на пол подушку и обеими руками оттолкнула меня. Я испуганно выпустил ее, и она торопливо отошла в другой конец комнаты.
Несколько секунд мы молчали, потому что не знали, о чем говорить.
— Кстати, Верезин, у тебя вышла задачка по алгебре? — спросила потом Аня каким-то противным, неестественным голосом.
— Когда же я ее мог сделать, — проворчал я, — если мы целый день вместе болтаемся?
Аня взглянула на меня с раздражением.
— Я не сделала русский, — сказала она после паузы. И, запнувшись, добавила: — Может, ты пойдешь домой?
— Да, да, — подхватил я с облегчением. — Задачка, по-моему, трудная.
И оттого, что нам обоим хотелось расстаться, мы попрощались очень по-дружески. Даже радостно.
После этого Аня стала относиться ко мне гораздо холоднее. А я обнаружил, что у нее много недостатков. До того я их тоже видел, но охотно мирился с ними. Иногда я даже заговаривал о них с Аней (в частности, это было после истории с нашей зарплатой). Но она от этого сейчас же выходила из себя. Я умолкал, полагая, что всегда успею ее перевоспитать.
Теперь же ее недостатки не давали мне покоя: и то, что она, проходя по улицам, смотрится в витрины и улыбается себе; и то, что у нее мало подруг, а про самую закадычную из них — Иру Грушеву — она охотно говорит, будто та безвкусно одевается и не умеет вести себя в обществе.
В конце концов, на одной из перемен мы с Аней поссорились. Эта ссора была непохожа на прежние. Мы не на шутку разозлились друг на друга и наговорили много обидных слов.
Весь урок мне было не по себе. Неужели это конец? Я готов был себя убить за то, что я дурак и не умел ценить своего счастья. Как я смел думать, что Аня мне надоела!
Едва дождавшись звонка, я позвал:
— Аня, подойди на минутку!
— Отстань! — сказала Аня, но все-таки подошла. — Ну что? — спросила она.
— Неужели мы поссорились на всю жизнь?
— Не знаю.
— Я так не согласен.
— Подумаешь!
— Аня! Мы не сможем жить друг без друга.
— Ты же сам всегда начинаешь ссориться.
— Мы не будем больше ссориться, — твердо сказал я. — Я это беру на себя.
В ту минуту мне казалось, что я действительно никогда больше не буду ссориться с Аней.
Аня заколебалась.
— Ладно, — сказала она потом. — Но это в последний раз. Еще раз обидишь — значит, не любишь.
— Ага! — в восторге завопил Супин, который незаметно подошел сзади. — Любишь, плюнешь, поцелуешь…
Вокруг засмеялись. Мишка Сперанский помрачнел и отвернулся.
— Что ты сказал?! — в бешенстве крикнул я. Выдвинув левое плечо, как нас учили в секции, я шагнул к Супину.
— Жених и невеста, — пропел Супин, отступая, и наткнулся на Гуреева.