От Вареновки бежит Митька. В руках он, будто мерку с овсом, держит шапку с картошками. Мишка не любит, чтобы кто-нибудь, даже Митька, видел, как он пишет рассказы, поэтому он закрывает тетрадь и вместе с книгой опять прячет ее за пазуху.
— Смотри, одна какая попалась! — показывает Митька картошку, похожую на куклу.
Картошки тонут в золотом жару перегоревшей соломы и коровьих кизяков. Митька вытряхнул шапку и надел ее на голову.
— Ну-ка, доставай, читай, что это за «Город в табакерке», — говорит Митька, показывая на видневшийся из-за пазухи край книжки.
— Сказки всё, — с пренебрежением мотнул рукой Мишка и прикрыл жаром оголенные бока картошек.
Далеко, на Вязовском шляху, будто черный столбик, показался человек.
— Узнай — кто: баба или мужик? — предложил Митька.
— Мужик, — сказал Мишка.
— Нет, баба, — сказал Митька.
— Нет, мужик, — повторил Мишка.
Ребята напряженно вглядываются в приближающуюся фигуру.
— Ага, баба! — просиял Митька.
— Не баба, а учительница Клавдия Сергеевна, — возразил Мишка.
Клавдия Сергеевна подошла к ребятам, положила узелок и погрела над костром руки.
— Ну что ж, книжку прочитали? Хорошая? — спросила она.
— Та книжка вот для каких, — показал Митька на пол-аршина от земли, — а нам уже по четырнадцать лет. — И, сплюнув, добавил: — Нам бы про разбойников.
— Вот какой ты, оказывается! Небось, и куришь? — внимательно глянула на Митьку Клавдия Сергеевна.
— Курю, да только табаку нет, — смело, как равной, сказал Митька.
— И ты куришь? — обратилась Клавдия Сергеевна к Мишке.
Мишка молчал.
— Курит? — спросила она Митьку.
— Не знаю, — ответил Митька.
— Значит, тоже курит. Нехорошо.
Клавдия Сергеевна подумала и снова обратилась к Мишке:
— А ты знаешь, что означает слово «тайна»?
— Это чтоб никому не говорить, — ответил Мишка.
— Приходи нынче вечером ко мне в школу, я тебе скажу одну тайну. Только условие такое: ты мне принесешь почитать свое сочинение про пчелиный рой. Ладно?
Мишка подумал и согласился. Учительница достала из узла два больших, присыпанных маком бублика, дала их ребятам и ушла.
Вечером, как только загнали стадо, Мишка пошел в Осинное. «Что за тайна такая? — думал он. — Может, за табак будет ругать? Но лицо у нее было веселое…»
Клавдия Сергеевна сидела за столиком. На столике горела лампа.
— Проходи, проходи, садись, — сказала она Мишке, робко переступившему порог ее комнаты.
Мишка сел на край табурета.
— Хотел бы послушать письмо от Александра Петровича? — спросила Клавдия Сергеевна.
Мишка быстро взметнул на нее глаза, как бы желая проверить, правду ли говорит она, и сказал:
— Хотел бы.
— Ну вот слушай… — Клавдия Сергеевна пробежала глазами по листку голубой бумаги и затем сказала: — Вот здесь: «…напиши, как живет деревня. Теперь, небось, там остались одни бабы. Мужики все на войне. Ребята, которых я учил, наверное уже стали подростками…» — Лицо ее с каждым словом светлело. Казалось, что она не письмо читает, а трогательные стихи. — «Как там поживает Михаил Яшкин? Не затолкала ли его жизнь? Я до сих пор не могу забыть его рассказ про Акимову душу. Опиши мне, как он теперь выглядит. Не вернулся ли его отец? Спроси, описывает ли он случаи из своей жизни, как обещал мне. Если есть что-либо готовое, то ты пришли мне». Доволен? — спросила Клавдия Сергеевна.
И хотя ее черные брови были нахмурены, а голос суров, в карих глазах светилась материнская теплота.
Мишка ничего не мог ответить: что-то сжимало горло, почему-то навертывались слезы.
Дальше Александр Петрович вспоминал про Митьку.
— «…Имя его я забыл, — писал Александр Петрович, — а фамилию помню: Капустин. Парень особой любви к наукам не питал, но нравился он мне за прямоту и смелость». Теперь понял, зачем я просила тебя принести рассказ про пчелиный рой?
— Понял, — сказал Мишка, достал из висевшей через плечо сумки тетрадку с рассказом «Про пчелиный рой, про синюю кружку» и, положив ее на стол, хотел итти.