Я старался уделять одинаковое внимание обеим частям озера.
Не потому что у меня какие-то особые симпатии к рабочему классу; просто бунгало для мелких воришек привлекательнее, чем солидные особняки на южном конце озера, где и собаки, и охранные системы.
К тому же подростки любили устраивать там пикники – вне летнего сезона, когда домики стояли пустые. Мальчишкам ничего не стоит из озорства забраться в бунгало, на двери которого самый простенький замок, иногда навесной. С таким замком можно справиться чуть ли не любой железкой, которая валяется под ногами. Поэтому я взял за правило раз в несколько недель навещать северную часть озера. Если находил взлом – оповещал владельцев, чтобы они заблаговременно починили пострадавшие двери или оконные рамы. Иногда мне приходилось прибирать следы бурной вечеринки – собирать с пола бунгало бутылки, остатки «косяков» и использованные презервативы.
В четвертом бунгало, которое я проверил в то утро, я обнаружил труп.
Я чуть было не проехал мимо этого домика – от дороги мне были видны дверь и окна. И издалека казалось, что все в порядке: окна закрыты ставнями, дверь не повреждена. Но я решил удостовериться.
Запах я почувствовал, лишь немного отойдя от машины. Чем ближе я подходил к дому, тем нестерпимей становилась вонь – узнаваемый резкий трупный запах. Мне он был знаком по раздавленным оленям на шоссе номер два или на Пост-роуд. И тогда я решил, что это какой-то большой зверь сдох в лесу поблизости – олень или даже лось. Но когда я подошел вплотную к домику, в происхождении запаха я уже не сомневался. Он шел из бунгало. Олень или лось не могли умереть в постели.
Я вернулся к машине, взял ломик и взломал замок на двери бунгало.
Внутри жужжало несметное количество мух.
Вонь была убийственная. Приходилось сдерживать рвотный рефлекс. У меня не оказалось с собой даже платка, чтобы прикрыть нос, как это делают детективы в фильмах. Поэтому я зажал нос локтем и, почти теряя сознание, стал шарить лучом фонарика по комнате.
3
Мужчина в шортах и тенниске цвета хаки лежал на боку. Голые раздутые ноги были цвета яичной скорлупы. Там, где кожа касалась пола, она имела мраморно-розовый цвет. Тенниска задралась, виднелся голый раздутый живот. Дорожка рыжих волос бежала к пупку. Левый глаз смотрел в мою сторону, правый был выбит – на его месте запекшаяся кровь. Из проломленной головы торчали куски чего-то серого. На полу вокруг головы засох широкий полумесяц крови; в луче фонарика кровь казалась смолой. Возле головы лежала левая часть сломанных очков.
Стены начинали кружиться.
Я по-прежнему дышал сквозь рукав и упрямо продолжал осмотр.
В комнате пусто. Гардероб распахнут. Матрацы на кровати скатаны и связаны бечевкой.
Я прошел немного вперед. Возле трупа валялся бумажник. Рядом – скомканная пачка мелких купюр. Долларов пятьдесят. Я наклонился и кончиком шариковой ручки исхитрился открыть бумажник. В нем была пятиконечная золотая звезда со словами:
РОБЕРТ М. ДАНЦИГЕР,
ПОМОЩНИК ОКРУЖНОГО ПРОКУРОРА, ОКРУГ СУССЕКС.
Расхожее мнение: мы пресыщены убийствами на кино– и телеэкране и поэтому в нас выработано равнодушие к насилию.
Кровавые преступления и членовредительство в реальной жизни нас, дескать, больше не шокируют, ибо мы видели похожее десять тысяч раз в тысяче фильмов – в псевдореальности искусства или «искусства».
Как бы не так!
На самом деле привычка к насилию на экране только обостряет наше неприятие насилия в реальной жизни. Пусть в фильмах разрываются мешочки с красной краской и актеры предельно реалистично умирают и потом лежат, затаив дыхание и вытаращив глаза, изображая трупы, – весь этот кропотливый реализм никак не смягчает шока при встрече нос к носу с некиношным насилием.
Когда мертвое тело убитого человека – вот оно, рядом, когда бесчувственная неподвижная масса – здесь, перед тобой, а не на экране, – тогда вся исконная противоестественность смерти вновь ощущается со всей первобытной остротой, как и до появления «движущихся картинок».
Труп Роберта Данцигера привел меня в состояние ужаса.
Он потряс все мои чувства разом.
Эта отсвечивающая в свете фонаря дыра в черепе, этот обезображенный торс, эти краски смерти на голой коже, эти раздутые ноги!
И чудовищный запах разложения, который всего тебя окутывает, как едкий дым от костра.
Выскочив из домика, я долго бежал по лесу, прежде чем вонь стала немного меньше.
Лишь тогда я дал себе волю, и меня наконец вырвало.
Однако никакого облегчения.
Голова кружилась, колени ходили ходуном. Я лег навзничь на сосновую хвою и бессильно закрыл глаза.
Дальнейший день – сплошная суета.
Съехались все помощники окружного прокурора не только из Портленда, но даже из Аугусты.
Главным следователем – госуполномоченным по расследованию – был назначен Грег Крейвиш.
Этот Крейвиш начинал раскручиваться как политик и в обычной жизни выглядел так, словно он постоянно позирует перед камерой, – вроде тех жизнерадостных кукол, которые ведут телешоу. Даже «гусиные лапки» у висков казались частью телевизионного макияжа – средство придать побольше солидности чересчур смазливому лицу.
Крейвиш сообщил мне, что расследование будет вести окружная прокуратура – убийства в ее юрисдикции.
– Стандартная процедура, – объяснил господин Шоумен, легонько потрепав меня по плечу. И затем широко улыбнулся для невидимой телекамеры, изображая великодушие. – Однако нам, разумеется, понадобится ваша помощь, шериф.
Так что я – сбоку припека, только в сторонке стоял да наблюдал.
Полиция штата прислала команду специалистов, которые исследовали домик и окрестности с тщательностью археологов – метр за метром, а где и сантиметр за сантиметром. Господин Шоумен заглянул несколько раз в домик, однако большую часть времени со скучающе-усталым видом околачивался возле своей машины.
Спустя некоторое время меня попросили блокировать движение на дальних подъездах к месту преступления. Отличный предлог – и без того было очевидно, что от меня хотят одного: чтобы я не путался под ногами.
Я послал своего офицера на север – перекрыть движение в миле от домика, а сам подался патрулировать на юг.
Время от времени я пропускал все новые машины: еще полицейские, еще специалисты, еще шоумены и, наконец, труповозка.
Все дружелюбно махали руками, проезжая мимо.
Я махал в ответ, а затем возвращался к своему главному делу: плевал на салфетки и счищал с ботинок следы блевотины.
Тошнота постепенно прошла, но сменилась мучительной головной болью.
Мало-помалу безделье мне надоело.
Я ощутил – надо действовать.
У меня был выбор: или сложить лапки и предоставить расследование пришлым ребятам, которые уже вовсю работают, или каким-то образом включить себя в происходящее.
Первый вариант – «моя хата с краю» – меня никак не устраивал.
Хоть и поневоле, но я в это дело вовлечен.
И грош цена шерифу, который готов быть сторонним наблюдателем, когда в его городе совершено убийство!
Было уже хорошо за полдень, когда я вернулся к роковому бунгало – с твердым намерением занять мое законное место в расследовании.
Крейвиш и его команда уже упаковывали свои причиндалы и грузили их в багажники автофургонов. Они насобирали не один мешок вещдоков и сделали кучу фотографий – так что ребята будут долго при деле.
Домик несколько раз обвили желтой полосатой лентой – предупреждение, что тут место преступления и работает полиция. Не хватало только бантика, чтобы довершить сходство с большущим рождественским подарком.