Заряженная полуденными неонами река уносила встревоженных прохожих в запруды своих помешательств. Пепельный отлив венчального платья украсил скорбью дорогу цветов, уронил обожжённые клочья небес на руины сгоревшей флористической лавки. Алые, белые лепестки стали венком для белокурой флористки. Цветочный магнат перенес обожжённое тело невесты в оранжерею, обменял корзину роз на мастеровой нож и сел в трамвай, который вела Елена.
Он не видел в глазах пассажиров признаков внутренней борьбы и падал в бездну, задававшую импульсы идущему по лучам проспектов неосязаемого города. Под аркой скорби он нашел свой первый, выросший на бесплодной земле стронгилодон. Цветок был выкрашен в цвета разномастного зла и погибал от холода. Магнат делал надрезы на руке, и чем нестерпимей становилась боль, тем крепче он держался за увядающую реальность. Он брел, пока не почувствовал петрикор, привычный запах земли и не услышал свист паровоза, шум крыльев голубей, перебравшихся на ночлег под купол собора.
Бес сопроводил Елену до заброшенного барака с вывеской ГЕН.КОНСТ и улегся на голый пол. Он лежал на скрипучих досках в обнимку с темнотой, словно в скверно сработанном гробу, и прислушивался к звукам. Чревовещатель с далекого континента направил голос в грудные резонаторы и флегматично объявил об уничтожении великой империи. Огненная колесница из пламенных лилий прокатилась по экватору, обесточив миллионы тел в кукольных домишках. Петунья покрыла черным бархатом обожжённую землю, кровь оживила миллионы расколотых суккулентов. Демонический эль просочился сквозь ветхую крышу, бес захмелел и вылез наружу через чердачную щель.
Самогнилов стоял по ту сторону экрана, как будто что-то поменялось в технике съемки. Теперь он сам создавал план и делал акцент на невидимых глазу деталях. За его спиной простирались заброшенные сады, уходящие в небо линии электропередач, окроплённые персиком горы Кавказа. Мамматусы охладились до точки росы, воздух уже не справлялся с водяным паром и серо-голубые глаза беса заплакали над замшелыми ветвями колхидского леса. Эта местность не была поражена механической усталостью, загрязнена тяжелыми ядрами человеческого эго, притягивавшими к себе игрушки материального мира. Она была сотворена из истонченных пленок души, из картинок, запечатлённых в минуты безбрежного счастья.
Взошедшее солнце накалило зеркала излучателей. Лунная моль поднялась над волнообразными крышами виноделен, прощаясь с бесом в своем полете. За шагающей пинией лежал негроидный альбинос. Его голубые глаза выражали иррационализм экзистенциального кризиса. Это был отец Самогнилова. В отломках его груди, как гейзер в кратерном озере, пузырилась кровь. Три дикарки начертили на песке круг и охраняли старика от падальщиков. Боль пульсировала их родовых путях, страх искажал их чумазые лица. Одна из них решилась стать бесовкой и перенесла умирающего на седое, слоистое облако.
Глава 2
Солярный демон лил воду на сожжённые Полудницей поля, одевая виноградарей в липкие рубахи, выжигая их волевое око, требуя от них добровольной, безоговорочной сдачи. Не было слышно, ни щебетания птиц, ни шума прибоя. Мир будто бы замер в ожидании приговора.
Танцующим смерчем бес проникал в глаза гревшейся на песке старухи, просачивался в открытый космос женских Вселенных, насыщаясь энергией прошлого, сгустками накопленных желаний. Делая очередной переход, он сталкивался с опустошенной, повторяющей себя женской сущностью, автоматом, добывавшим из грубой материи свинца алхимическое золото. Каждой из них не хватало глотка любви, порции свободного воздуха.
Самогнилов уложил в голове символы гексаграммы, которую изучил в бараке Елены. Черточки, мелькавшие в его сознании, означали позиции. Нечетные линии символизировали свет. Единственная теневая черта была центром притяжения и тянула за собой все остальные. Он чутко реагировал на полярность этого мира, борьбу противостоящих друг другу сил, порождавших волны мирового движения. Бес въелся в ядро гексаграммы, высчитал замкнутый цикл, в течение которого развивалась, угасала и погибала опытная серия человеческих машин.
Сизое облако, которым управлял бес, укрылось в бахроме снежного дерева. Небрежно подвешенные куклы с оплавленными лицами преследовали посетителя парка взглядом. На альпийских горках покоились посмертные маски известных людей. Бес не водил знакомства с ними и представлял их как верстовые столбы, указывавшие путь развитому сообществу. В центре парка стояла полуразрушенная колоннада с ротондой из колючей проволоки. Оптическая игра превращала конструкцию в проекцию древних руин. В ней были соединены древнегреческий Парфенон, храм Весты и древнеримский Форум. Увиденное зависело от воображения смотрящего. Земля примерила марсианский наряд. Свет ауры посетителей пробивался через облачный туман, играя в каплях воды. Человеческие модели, приносившие цветы к памятнику флористки, на время, переставая быть воинами и купцами, распорядителями и мастерами.