Металлический лязг из адской кузницы разбудил Самогнилова. В камеру зашёл цветочный магнат, и они обнялись, как это было свойственно людям в последние дни своего существования. Он выглядел так, словно бутон его искусственной жизни распустился вновь и страх больше не управлял одноразовой моделью. Тюрьма опустела, влюбленные оказались ее последними узниками. Выйдя на воздух, они увидели, как закручивались в спираль улицы города, окружённого бело-голубым куполом. У его границы теснились белокаменные церкви и домики. Во дворах толкались люди, сотканные из эманаций страданий. Облепив домашние алтари, они запускали сигнальные системы и давали согласие на разрушение своего очага.
По радио транслировали послание от генерального конструктора. Из репродукторов донесся стук метронома, биение сердца, задававшее резонансную частоту. Над городом образовалось электромагнитное поле, внутри которого не было ни страха, ни боли, а лишь ощущение чего-то близкого. Тук-тук-тук. Полевые вихри вытолкнули беса в менее плотную среду. Он плыл на одной лишь задержке дыхания в скоплении дюралевых звезд, любуясь мерцанием осколков своей души на фоне пластикового неба.
Бландери ВЦ III
Близкие вспоминали меня среди кожистых телескопических деревьев фахверкового острова. Дух малой планеты лежал далеко за пределами смертных тел типа Бландери ВЦ 3. Тысячи, таких как я, покидали саркофаг, покоившийся на мыслях малахитового океана. Тройные ножницы гидропривода вошли в кровоточащий виток, снижая механические потери, преодолевая заряженный харизмой деспотичного мира сверхзвуковой ураган, нагоняя волну смерти человечества. Цветовые примеси алюминия создали дымчатый кристалл моей «ракушки», поцелуй, авансированный мне девчонкой с серебряной медалью. Чувства и стихи, учителя и приятели пробивали мою кабину, словно электронные импульсы. Из вращающихся пиллерсов выплывали выпускники, принимая в золотой визор скафандра ширь своей родины. Я приземлился на зеленой ладони дерева, в усах гудел «лампенфибер», завладевшая мной оглушительная страсть цветка. Я распылял сяжками агрегации соцветий радужного диска от сокрушительного синего до созидательного желтого, сползая к горизонту незабудкового поля, щекоча свои нетронутые чувства ядовитым плющом, жгучей крапивой.
Я поцеловал стыдливую мимозу в бархатные уста и забрал её горький дар любви и пламени прежде, чем она захлопнула ловушку. Шевелюры кленов центрального парка были украшены узловатыми мулине, энергия любви вилась в ветвях, отправляя городских ласточек вскрывать наперники туч и хитиновые доспехи, незаметно перенося в мизерных представителей людского роя отчетливо наблюдаемый феномен воплощенного Бога. В каплях рододендрона отразилось ядро млечного пути, пилоты-планеристы с недосягаемых Астр, прибегшие к технической хитрости и механической инерции, чтобы выиграть борьбу окрепших за тысячелетия вирусов и организмов.
Крылатый расселитель раскурил травяную палочку и, наполнив неподвижный воздух ароматами хвоща и шалфея, столкнул меня с тронутого суховеем дуба в свитую из золота паутину. Болтаясь между землей и небом, я ждал, пока накупавшееся в пшеничном поле солнце примет мое искалеченное тело и превратит скопленную во мне кислоту в роднящее меня с маленьким миром чувство. Парасолька понесла меня по волнам неслучайных случайностей, хрустальным подъёмникам многослойных небесных водозаборов, над марсианскими пейзажами Романцевских гор, через затопленные луга Больших Плотов, Кукуя, Узловой и перегоны Рассвета. Укрытую туманом станцию усыплял голос диспетчера. «Попугай» с перегрузом - грузом на гоп – топе – топе! Уснули узлы вагонного устройства, затерялся в стрелочной горловине боковой путь. Ночная радуга прилегла на алмазно-серебристую глазурь составов. «Арктические грезы», «Ледниковый экспресс», «Стрела 001» сделали рабочий парк звездным небом.
Ветреная грусть выдавила трезвучия из пустот тростника, скрестившие крылья стрижи рассыпались на чувственные тела деревянной церквушки. Из сладкой горечи волчьей ягоды, запахов шпал и дыма теплушки росла моя тяга к этому краю. Я ушел от сосущей пустоты электронов, тревоги межклеточных контактов, требовавших от частиц угасающего организма миграции, структурирования и обновления.
Сигарный дым рисовал места богоявлений в ярко включенном солнце. Трехлепестковое пламя пронзило янтарной струной растревоженную, обвешанную крючковатыми бобами черемуху. Крылатый расселитель зажмурился и завернулся в залитый первородным светом лист. Его Торпедо Стримлайнер вырвался из дупла царственного эвкалипта, держа курс на раскрашенные скалы земли Раффлезии. Захватившие «Дымную гору» колонисты давно не давали потомство. Кочевавшая в поисках пищи самка – основательница породила поколение девственниц, неспособных откладывать яйца. На стекловидной паутине покачивалась подсветка из пыльцы калипсо. Морские звезды оберегали тайны мертвых морей: в мозаике высушенного старостью глаза вши, в капельке яда пчелиного жала, в бархатных лентах крыла бабочки, в росяных пузырьках безропотных куколок присутствовала добротность Солнечной системы.