— Оставьте нас.
Старуха с поклоном удалилась.
М-р Рожестер умышленно повернулся ко мне спиною и молчал в течении двадцати минут. Я крепче завернулась в свою шаль и закрыла глаза.
— Вы гувернантка? — сказал он, наконец.
— Да, сэр.
— Существо, преподающее географию, арифметику и обращение с глобусами, ха! — несчастное женское отродье, жалкий образец девичества с преждевременным запахом чайных листьев и нравственности… Уф!
Я молча наклонила голову.
— Слушайте, барышня! — сказал он мне сурово; — ребенок, которого вы будете обучать — моя воспитанница — незаконный. Она родилась от моей любовницы, — простой девки… А! мисс Микс, что вы теперь думаете обо мне?
— Я восхищаюсь — возразила я спокойно — вашею откровенностью. Презренная деликатность заставила бы вас утаить это. В вашей откровенности я узнаю полную общность мысли и чувства, какая должна существовать у оригинальных натур.
Я подняла глаза; он уже позабыл о моем присутствии и стаскивал с себя сапоги и сюртук. Исполнив это, он опустился в кресло у камина и лениво водил кочергою по волосам. Я не могла удержаться, чтобы не пожалеть его. На дворе страшно шумел ветер, дождь с силою стучал в окна. Я тихо подошла к нему и села на низеньком стуле подле него.
Он повернулся и, не приметя меня, в рассеянности положил мне ногу на колени. Я сделала вид, что не примечаю. Но он вздрогнул и посмотрел вниз.
— Вы еще все здесь… Tête de carotte! Ах, я забываю. Вы говорите по-французски?
— Oui, monsieur.
— Taisez-vous! — сказал он резко, с замечательно-чистым акцентом. Я послушалась. Ветер страшно завывал в трубе, свеча слабо горела. Я невольно вздрогнула.
— А, вы дрожите, барышня!
— Ужасная ночь!
— Ужасная! Вы это называете ужасным, ха! ха! ха! Смотрите! вы, жалкий, ничтожный атом, смотрите! — он ринулся вперед и, выскочив в окно, сложил руки и замер, точно статуя среди бушующей бури. Он простоял не долго и через несколько минут вернулся обратно через каминную трубу. Глядя, как он вытирает ноги о мое платье, я приметила, что он забыл о моем присутствии.
— Вы гувернантка? Чему вы можете учить? — спросил он неожиданно, вдруг заглянув мне в лицо.
— Хорошим манерам! — ответила я спокойно.
— Ха! учите меня!
— Вы ошибаетесь, — сказала я, натягивая митенки. — Ваши манеры не требуют искусственной, особенной выдержки, в сущности вы вежливы; эти порывы и суровое обращение естественны, а естественность — настоящая основа уменья прилично держать себя. Ваши инстинкты нравственны; я вижу, вы религиозны. Как замечает св. Павел — см. главы 6, 8, 9 и 10…
Он схватил тяжелый шандал и пустил им в меня. Я покорно, но ловко увернулась от удара.
— Извините меня, — заметил он, причем его нижняя челюсть немного отвалилась. — Извините меня, мисс Микс — но я не переношу св. Павла. Впрочем, довольно — вы поступаете ко мне.
Я последовала за экономкою, застенчиво указывавшею мне дорогу в мою комнату. Когда мы вступили в темную залу во флигеле, я приметила, что она была заперта железными дверями и окружена решеткою. Три двери в коридоре тоже имели решетки. Странный шум — точно кто-то ходит — и рев рассвирепевших животных проносился по зале. Пожелав экономке покойной ночи и взяв свечку, я вошла в свою спальную.
Я сняла платье и, надев желтый фланелевый капот, вовсе не подходивший в цвету моего лица, собралась заснуть, читая «Риторику Блера» и «Нравственную философию» Пэля. Только-что я погасила свечу, как в коридоре раздались голоса. Я внимательно вслушивалась, и узнала грубый голос м-ра Рожестера.
— Вы дали корм № 1-му — спросил он.
— Да, сэр, — ответил угрюмый голос, видимо принадлежавший слуге.
— Что с № 2?
— Теперь она мало ест, но через день иди два поправится.
— No… А № 3?
— В страшной ярости, сэр. Нет силы справиться с дурным расположением её духа.
— Тс!
Голоса смолкли, и я заснула крепким сном. Мне снилась тропинка в лесу, по которой я иду. Вдруг ко мне подошла горилла; когда она близко стояла подле меня, я узнала черты м-ра Рожестера. Он придерживал рукою бок, точно от боли. Я приметила, что он ранен. Он узнал меня и назвал по имени, но в ту же минуту видение исчезло; мне снилось теперь, что я в селении Ашантиев; вокруг огня плясали группы негров, принимая участие в диком празднестве Оби. Я проснулась, но в уме у меня все еще звенела их музыка.
— Гока-пока-воки-фум!
— Боже мой! неужели я сплю!.. Я ясно расслышала голоса под полом и почувствовала запах гари. Я встала с неясным предчувствием чего-то дурного, и поспешно положив вату в уши и обвязав полотенцем голову, завернулась в шаль и побежала вниз. Дверь в комнату м-ра Рожестера была открыта. Я вошла.