— Пат, это ты убила Кери?
Она отрицательно покачала головой.
— Ты спала с этим типом?
Ее сигарета задрожала.
— Ты же отлично знаешь, что нет, Герман. — По ее щекам снова потекли слезы. — Я не могла пойти к другому мужчине, потому что ты для меня — все.
— Значит, последнее, что ты помнишь, это как ты сидела в баре Майерса и пила кока-колу?
— Да.
— И ты до этого никогда не была у Кери?
Поскольку дым ел ей глаза, я вынул у нее изо рта сигарету. Она бросила на меня умоляющий взгляд и сказала:
— Я никогда до этого не была у Кери.
— И фотографию ему свою не дарила?
— Нет.
Я затянулся и медленно выпустил дым, не спуская с нее глаз. Если Пат и врет, то делает это чертовски искусно.
«Добрый день, малютка!» — сказал я ей когда-то.
«Вот как, полиция? — воскликнула она. — Ну хорошо, салют, дружок!»
А потом я соединил с ней свою жизнь, на горе и на радость. И вот теперь такой случай. И единственное, что мне может помочь, это слепая вера в нашу любовь.
Она прикоснулась к моей щеке кончиком пальца:
— Это не я. Это не я! Ты можешь поверить мне, Герман?
В этот момент в кабинет вернулся Джим Пурвис.
Я выпрямился и сказал:
— Я верю Пат.
— Но ведь факты, Герман… — начал Джим.
— К дьяволу факты! — оборвал его я. — Пат не могла быть любовницей Кери и, конечно же, не убивала его. Все это подстроено.
— Кем?
— Еще не знаю.
— Но зачем? Для чего это кому-то нужно?
— Откуда я знаю?
— А как ты объяснишь фотографию?
— Объяснить ее я не могу.
Некоторое время Пурвис молчал, потом строгим, официальным тоном сказал:
— А показания свидетеля, который видел, как она ходила к Кери два или три раза в неделю в течение шести месяцев?
— В это я просто не верю. Мне плевать на этого свидетеля.
Пурвис задумчиво пожевал сигарету:
— Но я должен ее задержать, Герман.
— Да, ты должен это сделать. Я знаю.
Я осторожно помог Пат встать. Она вопросительно посмотрела на меня, и тогда я ей сказал:
— Давай смотреть фактам в лицо, дорогая. Ты попала в очень грязную историю, и Джим должен тебя арестовать. Тут я ничем помочь не могу. — Я осторожно поцеловал ее и продолжил:
— Ничего веселого в этом нет, а дальше будет еще хуже. Полицейские вывернут наизнанку всю нашу жизнь. Тебя будут допрашивать часами, тебе предъявят обвинение в убийстве. Ты будешь одна среди самых настоящих волков в течение многих дней. Газеты будут пестреть заголовками вроде «Жена полицейского убила своего любовника в Гринвич-Виллидж». — Я посмотрел на Абе Фитцеля. — Газеты объявят, что ты виновна в измене и убийстве. Но раз ты сказала, что невиновна, я тебе верю…
— Извини, Герман… — начал Абе.
— Заткнись, — сказал я ему. Потом поцеловал Пат и добавил: — Теперь нужно, чтобы тебя увел Джим. Это его обязанность. Только я хочу, чтобы ты помнила одну вещь…
Пальцы Пат вцепились мне в руку:
— Да?
— Я сделаю все, что смогу, чтобы вернуть тебя домой. Так что держись, милая. Ты понимаешь?
Пат еще крепче вцепилась в меня. Она вдруг прямо на глазах похорошела, и хотя ее верхняя губа все еще дрожала, в глазах у нее больше не было выражения безысходного страдания. Я подумал, что ее глаза похожи на темные сапфиры.
Пат легонько вздохнула и провела рукой по моей щеке.
— Понимаю, — сказала она. — Теперь я буду спокойна.
Итак, я дал обещание и теперь во что бы то ни стало должен его выполнить…
III
Когда Пат повезли в тюрьму, я поехал вместе с ней.
Сухо шуршали шины. Влюбленных на улицах уже не было. Малолетние хулиганы отправились по своим темным делам. Обыватели укладывались спать. Засыпали накормленные дети, а пришедшие с работы мужья уже получили все, что хотели. Манхэттен засыпал.
По дороге в тюрьму мы с Пат не сказали друг другу ни слова.
Пока заполняли документы, я стоял возле Пат, обняв ее за плечи. Чувствовалось, что Джиму вся эта процедура неприятна, но он добросовестно исполнял свои обязанности.
— Позаботься о ней, парень, — сказал я.
— Ты можешь на меня рассчитывать, Герман.
Пат забеспокоилась, потому что у нее не было ночной рубашки, но я ее успокоил, сказав, что завтра к утру принесу чемоданчик со всем необходимым.
Потом я поцеловал ее и ушел. Мне не хотелось видеть, как за моей женой захлопывается дверь камеры. Когда я уходил, Джим окликнул меня, но я сделал вид, что не слышал.
Дежурил старый Хансон. Он спросил меня: