— Привет, сто лет не виделись! Ты, как всегда, по уши в грязи…
— Но не в дерьме же…
— А кто, собственно, в дерьме?
— Ты!
— Ты, наверно, меня не узнал. Я не мог быть в дерьме, потому что каждый день ходил в душ. Помнишь?
— По-омню, я всё помню…
Самцы-коллеги с интересом прислушивались к нашей задушевной беседе. Наверно, им показалось странным, с чего бы это вдруг два парня, выглядящие как старые друзья, рассуждают о дерьме. Я наступал:
— О каком говне ты там вспомнил?
— Да пошел ты на хуй, пидар гнойный!
— Ну-у, браток, у тебя точно голова в цементе. Повтори, куда пошел, и кто?!
— Иди на хуй, педрила!
— Отвечаешь? Брось лопату, отойдем!
Лёха не боялся меня, потому что был крупнее. А я не боялся его, потому что был под пагубным влиянием алкоголя. Отошли за здание. Кулак его просвистел мимо уха. В ответ моя нога пришлась ему точно в пах. Самцы не могли пропустить подобных разборок. Они стояли поодаль и, наверно, не верили, что пидар может так отчаянно драться. Мне же показалась недостаточной месть с его тесаком, из-за которого Лёха загремел на „губу“. Я схватил его за волосы, приподнял голову и молотил в пятак, пока рука не покрылась кровью — его и моей, потому что руку я разбил. Тело, дышащее всхлипами, беспомощно распростерлось на земле. Вдалеке замаячил Мишка. Самое время было вставлять ноги. Победоносно глянув на самцов, замерших в недоумении, я поспешил к выходу. Я ликовал! Я не боялся в тот момент ничего. Ни того, что этот мой говнистый ёбарь может настучать, что ему настучали, ни двоих свидетелей.
Отрезвление, как настоящее, так и в переносном смыле, пришло уже вечером, когда я переодевался дома у Мишки в военную форму. От греха подальше я решил закамуфлироваться под солдата. Алексей уверен, что я давно дембельнулся: в те славные времена, когда он еще был моим желанным, я часто делился мечтами о скором комиссовании. В форме мне было комфортно и безопасно, даже с учетом кишевших в городе патрулей… Поезд был тем же, которым меня увозил толстый прапорщик от лежавшего в морге Олега. Казалось, что даже вагон был тот… И место на третьей полке. Что поделать, если в этом поезде почти все вагоны были общими, а до такого кайфа, как СВ, здесь еще не додумались…
Ну вот, форму придется стирать. У Боба еще остался должок за открытки, так что это дело я, пожалуй, поручу ему. А здорово я его уделал! Жалко, что конец его мерзкий не оторвал. Рука болит. Что я завтра скажу Мойдодыру? Этот старый ходячий Крюгер наверняка устроит осмотр моего больного тела. Раздеваться разве что не заставит. А, ладно, что-нибудь придумаю! Как было бы здорово, если бы все так, одним махом (нет, не одним — десятью) расквасили физиономии тех, кто ими сначала воспользовался, а потом предал! Во была бы хохма — на улицах только бы и попадались расквашенные морды! А мне Лёху жалко. Нос, пусть даже, может, и сломанный, заживет. А останется злость на меня, на всех пидарасов планеты Земля. И при каждом удобном случае он будет месить их еще похлеще, чем я его. С каждым его ударом будет выходить его собственная пидовская сущность. Проблема только в том, что она настолько безмерна, что педиков не хватит. И он будет мучиться, будет страдать. Нет, если суждено нам еще раз увидеться один на один, я отдамся ему. Или возьму его. Буду брать, пока он не завопит „Довольно!“, как в мультике про Золотую Антилопу. И тогда вся его сущность, такая двойственная, такая гнилая, превратится в черепки. Но всего этого, скорее всего, не будет никогда. И он обречен. А жаль…
Я не знаю, снились ли мне эти бредни, или я уже проснулся и просто размышлял. Колеса мерно отсчитывали последние мгновения моей гражданской жизни, но мне хотелось, мне взаправду хотелось вернуться в часть. В мою родную часть…
16. Ночные забавы
Встреча с моими любимыми солдатиками была теплой и радостной. Скажи мне кто-нибудь год назад, что я буду тосковать по части — участь Алексея показалась бы ему сладким пряником в „химической“ столовой. Ромка, гад, слегка испортил радость обретения вновь своих друзей. Как только увидел, сразу спросил:
— Бухло привез?
— Ну как тебе, пиздюк, не стыдно?! Ты посмотри, я тебе привез гораздо более приятную вещь, чем бухло.