А потом мы очень сильно поругались — почти до драки. Стоит ли говорить, что начал я. За второй партией я, как мне казалось, справедливо возмутился столь необычным рвением Стаса с Юриком изобличить меня в прохладном отношении к уборке клозета да и к службе вообще.
— А что ты хочешь? — Славик отложил кий и посмотрел на меня. — Ты вспомни, какой ты вчера пришел! Ты хоть вообще помнишь, что вчера было?
— Ебстественно. Сначала меня отхерачил Боб, а потом ты поддался своему низменному влечению и тоже мне впендюрил.
— Ну, и кто был лучше?
— Должен тебя огорчить…
Я было хотел уйти, но Славик своими лапищами вцепился мне в ПШ и даже слегка приподнял.
— Блядь! — крикнул он в ухо и с силой отшвырнул меня в сторону. Я еле устоял на ногах.
— А ты… пидар! — успел бросить я, спешно скрываясь с места действия.
Та-ак, история с Ёжиком повторяется, только с точностью до наоборот… Неужели и вправду ревнует? Мужик-то? Странно всё это. Ну какое, спрашивается, нормальному, в его понятии, мужику дело до того, с кем я трахаюсь и трахаюсь ли вообще? Еще бы чуть-чуть — он бы морду мне набил. Кошмар какой-то! Во натуралы пошли — хоть плачь, хоть смейся, хоть раком вставай! Любовь, наверно. А мне плевать… Не он первый, и не он последний, кстати. Я заперся в каптерке. Славик с силой вколачивал шары в лузы, один за другим. Вот, ревность на пользу пошла — хоть в бильярд играть научится! Славик чувствовал, что я наблюдаю за ним, и от этого сила его ударов еще увеличилась.
— Ты стол так разобьешь, дурень!
— На хуй пошел!
— Заходи — пойду.
— Да иди ты!
— Ну прости, я больше не буду называть тебя пидаром… Правда-правда!
— Ты отъебешься от меня?!
— Конечно, отъебусь — жалко, что ли? Еще надо посмотреть, кто к кому приебался!
Тут я вспомнил, что наговорил Славику перед „химической“ столовой. Чёрт, и кто меня за язык тянет?! Сам ведь несколько дней назад говорил обратное. Зоологические классификации вспоминал — а сам? А кстати, „пидар“ — это что? Вид? Род? Не-е, семейство… Есть семейство кошачьих, собачьих, а у нас в части — семейство пидаров! Здорово! Скажи я сейчас об этом Славику — он меня в клочья разорвет. А я, сука, опять не о том думаю! Губы раскатал, что парень в меня влюбился, что ревнует, а ведь всё, наверно, гораздо сложнее. Он не хочет потерять единственного друга. Пусть тот и блядь, зато такого еще поискать надо. Мерзавец я всё-таки! И как теперь мириться? Упасть в ноги? Не поможет. Пожалуй, нужно подождать — столько, сколько потребуется. Всё проходит, и это тоже пройдет.
Зато помирился с Вовчиком. Он попросил сигарету, я дал и даже сказал „пожалуйста“. Разговорились, я извинился еще раз. Так просто — вот бы и со Славиком так! Не получается: он упорно избегает меня. Воскресенье проходит никак. Боб ведет себя спокойно, даже равнодушно. Будто ничего не произошло. Ну и пусть, так даже лучше.
На этот раз понедельник принес с собой известие Мойдодыра о том, что мы должны посвятить неделю общению с вверенным нам оружием. Стоя на разводе, я едва удерживался от соблазна пуститься в рассуждения вслух о том, с каким бы удовольствием я засунул вверенный мне автомат в его старую клоаку. Перспектива сменить теплую каптерку на класс с холодными автоматами меня прельщала мало, но я вспомнил, что нахожусь „в рядах“, а стало быть, никуда не денусь. Когда-то, давным-давно, в школе на уроках НВП нас пытались научить обращаться с оружием. Даже автомат один настоящий показывали. Но в школе были совсем другие интересы, меня больше занимала попочка соседа по парте, и я на автомат совсем не смотрел. А здесь я его трогал. Этот, мой (его номер вписали мне в военный билет, чтобы не потерял или не перепутал), отличался от того, который я держал во время принятия присяги. Сейчас я воспринимал всё с иронией, тогда же было не до смеху. Господи, так ведь и привыкну к автоматам! А то, гляди, еще и стрелять заставят. Впрочем, почему бы и нет?
Разбирать автомат я научился быстро, даже в „пятерочные“ сроки укладывался. Собирать было сложнее. Сначала мне удавалось сложить все части вместе так удачно, что еще и масса лишних деталей оставалась. И в голову не приходило, к чему эти оставшиеся пружинки и детальки, если автомат был в очень даже боеспособном виде — даже похож на тот, который я разбирал. Командир взвода, правда, уверял, что так он стрелять не будет. „Ну и что? Мы ж всё равно стрелять не собираемся“. Он разозлился, закричал даже. Пришлось разбирать и собирать по новой — и так раз десять. То что-то не щелкало, то опять какие-то пружинки оставались (я грешным делом хотел одну спрятать, чтобы не мешала). Командир взвода совсем взбеленился: говорит, по Уставу я должен знать автомат как свои пять пальцев, и даже лучше. Тоже мне, друга сердешного нашел! Еще говорит, криминал это, если испорчу. „А если сам испортится?“ „Нет, — говорит, — сам не испортится“. Смешно всё это: из-за какого-то куска железки — и за решетку! Пришлось внимательнее смотреть за Денисом, длинные пальцы которого успешнее и быстрее всех справлялись с водворением автоматных частей на свои места. Фу, получилось! Думал, командир взвода поцелует за сообразительность, да не тут-то было! Он, гад, чистить его заставил. А автомат, несмотря на свою внешнюю чистоту, внутри совсем гнилым оказался — масляным, противным. Извозился я в масле чуть ли не по уши. Зато почистил. Командир взвода проверил и остался доволен.